Расколотое сердце кондитера

Лида посмотрела на Максима, надеясь, что ему слова своего покровителя понятливее.

— Это в каких, например?

— Насколько я понимаю, — сказал Максим, — говоря о консервативных взглядах своего отца, Трюфель пытается сказать нам, что мы — люди, персоны крайне нежелательные для появления в этом доме. Так?

Трюфель неохотно кивнул.

— Все верно.

— Значит, — предположила Лида, — он будет настроен против меня… против нас с Максимом враждебно?

— Скорее он будет настроен против меня, — произнес Горький себе под нос.

Но Трюфель этого не услышал и поспешил ответить на вопрос Лиды.

— О, нет, что Вы!.. Отец не так воспитан, он никогда не станет открыто проявлять те чувства, которые будет испытывать к вам двоим, но… вы не усомнитесь в его намерении выставить вас за дверь. Впрочем… — Трюфель тяжело вздохнул, его плечи как-то жалобно поникли. — Он с удовольствием вышвырнет из дома и меня.

«А ведь точно!» — только теперь сообразила Лида расклад дел.

Ведь после того, как Трюфель и Максим заключили между собой контракт, семья Трюфеля отреклась от своего старшего сына, прекратив, как сказала ей однажды Пастила, всякое участие в его жизни. Насколько Лида помнила, его лишили не только титула и семейного покровительства с вытекающим из него наследством, но так же любых средств к существованию. Попросту вычеркнули Трюфеля из своих жизней, будто его и вовсе никогда не существовало.

— Зачем же ты тогда привел нас сюда? — Лида запутывалась еще больше. — Если в этом доме ни тебе, ни тем более нам не будут рады, то какой был смысл сюда идти? Могли бы и на улице переночевать или… в крайнем случае могли бы что-нибудь придумать.

Трюфель уже не раз, с тех пор, как увидел отца, задался вопросом о том, а стоило ли входить, когда дверь перед ним широко распахнули в немом приглашении войти внутрь? Трюфель прекрасно понимал, что отец признал в Лиде королеву Марципана, и лишь по этой причине позволил всем им остаться в этом доме на ночь. Но стоило ли принимать его приглашение?

— Я не знал, что отец будет здесь, — сказал Трюфель, надавливая пальцами на переносицу. Под ними уже залегла глубокая морщина, которая никак не хотела разглаживаться. — Он крайне редко сюда приезжает. Слуги бы впустили нас, не задавая лишних вопросов. И Пралине никогда бы не рассказала отцу, что я искал в этом месте ночлег. Она верна членам семьи. Каждому из нас по-отдельности, пока это не будет вредить семье в целом.

«Какая преданная служанка», — подумалось Лиде даже с какой-то завистью.

Но вспомнив уроки господина Эклера, на которых он рассказывал, что слуги в Марципане не рабы в услужении у богачей, а простые наемные рабочие, получавшие за свою работу зарплату, Лида почувствовала по отношению к старой марципанке даже уважение. Хоть зарплату ей платил отец Трюфеля, она продолжала тепло относиться к его изгою-сыну.

— Чего тогда ожидать от твоего отца? — спросила Лида. На сердце у нее стало неспокойно за остальных. — И куда та служанка увела Марину, Барбариса и Агруса? С ними все будет в порядке?

— Госпожа Лидия, — постарался остудить ее Трюфель. — Мой отец не тиран.

— Ну да, конечно, — пробормотал Максим.

Он об отце Трюфеля, по всей видимости, был невысокого мнения.

— Да, он строг и консервативен, но вреда никому из нас не причинит, — настаивал на своем его покровитель. — Мой отец… должно быть распорядился, чтобы их сопроводили в комнаты для отдыха.

— Должно быть, — повторила Лида, слыша в голосе Трюфеля неуверенные нотки.

Максим поддерживающе хмыкнул.

И после этого никто из них не проронил ни слова.

Когда маркиз де Фарж вернулся к ним, Лида уже начала клевать носом. Тепло от разожженного в кабинете камина обволакивало ее тело, успокаивая уставшее сознание.

— Тебе не рады в этом доме, — произнес отец Трюфеля, переступив порог комнаты.

Он бросил на сына взгляд ничего не выражающих глаз и прошел вглубь кабинета, занимая место в одном из оставшихся свободных кресел.

— Впрочем, вместе с тобой Ее Величество королева, и лишь поэтому я позволю тебе остаться здесь до утра, Трюфель.

Трюфель ничего на это не ответил.

Поэтому, убедившись, что и впредь он будет хранить покорное молчание, Кувертюр обратился к Лиде:

— Знает ли Ваше Величество о том, что цитронийцы объявили Вас изменницей и требуют суда аристократов?

— Разумеется, — сказала Лида, изо всех сил стараясь держать ровную осанку. — Однако, с данным обвинением я в корне не согласна.

— Тогда, позвольте спросить, по какой причине Ваше Величество находится в Клафути, а не в Баттенберге, да еще… в столь странном одеянии и… со столь не свойственным людям оттенком волос? — Маркиз де Фарж внимательно оглядел Лиду с ног до головы. Одежда на ней была иргийская, а волосы по-прежнему фиолетового цвета. — Судя по всему, слухи о том, что Вы ищите поддержку в лице царя Кизила, правдивы.

У Лиды дернулись уголки губ. Она старалась сохранять спокойствие, но от пронзительного взгляда маркиза Лиду пробирал неприятный холодок.

Она мало что знала о семье Трюфеля, и теперь корила себя за то, что ничего не успела расспросить о нем у Пастилы.

Кувертюр де Фарж производил впечатление холодного и расчетливого бизнесмена, построившего целую империю на костях своих конкурентов. В уголках его глаз были видны глубокие морщины. Узкие губы вряд ли часто растягивались в искренней улыбке. Как у такого отца мог вырасти столь мягкосердечный сын, как Трюфель, оставалось для Лиды загадкой. Возможно, покровитель Горького характером пошел в мать.

«Интересно, а она сейчас здесь или в Баттенберге?»

— Не поймите меня не правильно, маркиз, — начала Лида, — я крайне признательна Вам за Вашу помощь, но обсуждать с Вами слухи… тем более те, что касаются лично меня, я считаю неприемлемым. Я бы даже сказала, дурным тоном.

Кувертюр откинулся на спинку кресла.

И после был долгий разговор. Маркиз де Фарж спрашивал Лиду о том, что с ней приключилось, кто ей помогал избежать опасностей, и что она планировала делать дальше. Походило на допрос, но Лида стойко выносила заданные ей вопросы, даже когда те были двусмысленными, явно выведывающими что-то большее, о чем было спрошено. Но Лида справилась. Она отвечала спокойно и обдуманно, не позволяла себя лишних слов, припоминая придворные уроки. Держалась она молодцом.

Лида не назвала ни одного имени, боясь за безопасность и госпожи Арахис с Танжело, и за бабушку Морошку, и за безопасность приютившей ее Ожины и жителей Тисс. Кто знал, как их именами впоследствии могли воспользоваться ее, Лидии Воздушной, недоброжелатели.

Весь разговор маркиз де Фарж внимательно слушал ее ответы, и Лиде казалось, что марципанец лишь усилием воли не переводил своего взгляда на так и не присевшего сына.

— Что ж, — протянул маркиз де Фарж, когда задуманные им вопросы иссякли, — прошу прощения, Ваше Величество, что отнял столько Вашего времени на этот разговор. Вы, должно быть, устали с дороги.