Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

Но ночью?! И что кричать в чужой стране? Липшиц к тому времени знал всего лишь несколько слов на иврите. И тут его осенило. Он собрал в своей памяти школьные знания английского языка, с большим трудом перепоясал чресла коротким полотенцем, выскочил на балкон и тихо, придушенно произнес в кромешную темноту: «Хелп ми, хелп ми».

Никто, естественно, не отозвался. На балконе было душно и мерзко, близкое море отдавало бетону домов свою излишнюю влагу, большое тело Вениамина Липшица вновь покрылось липким потом. Он даже подумал, что хорошо в такую ночь оказаться взаперти в душе. Не возбраняется вновь смыть этот мерзкий пот. И вообще, можно вполне переждать до утра и даже поспать в душевой кабинке, притулившись к прохладной стене.

Он подумал так, но почему-то панически испугался образу своих мыслей, снова выскочил на балкон и, забыв о природной деликатности, отчаянно заорал в темноту: «Помогите!»

– Ты чего орешь! – отозвался почти сразу грубоватый, прокуренный голос. Шел этот голос с балкона квартиры над Вениамином и, казалось, прозвучал совсем рядом.

– Замок испортился! – крикнул Липшиц. – Я выйти не могу из душа.

– Не ори! – настоятельно посоветовали ему. – Ребенка разбудишь. Это бывает. Такие у них замки. Потерпи, я сейчас инструмент найду.

Липшиц терпел несколько минут в надежде на избавление. И вдруг услышал шорох, а потом увидел в лунном свете гладкие, пухлые, женские ноги, а за ногами полу халата.

К соседу, попавшему в беду, цепляясь за толстую веревку, спускалась женщина.

– Я голый совсем! – отчаянно заверещал Липшиц.

– Ну и… с тобой, – грубо ответила соседка.

Вениамин попытался укрепить полотенце на бедрах, но сделал еще хуже. Его «фиговый листок» свалился, и Липшицу пришлось закрыть интимное место ладонями.

Женщина явилась к нему с мощным молотком и трехгранной отверткой. Сама огромная и голая фигура Липшица, казалось, не очень ее заинтересовала. Женщина решительно двинулась к двери.

– Хорошо, что не суббота, – сказала она. – Бери и бей под основание.

– Я не могу, – сказал Липшиц.

– Чего это? – женщина впервые глянула на беднягу и все сразу поняла. – Ладно, я на тебя не смотрю. Тоже мне бык тамбовский. Всяких видела. Работай!

Липшиц тяжко вздохнул, поставил отвертку и ударил по ней молотком.

– Да ну тебя, – сказала женщина. – Ни черта вы, мужики, делать не умеете. Дай сюда!

Последовало три точных сильных удара, и дверь распахнулась. Липшиц бросился в комнату, напялил шорты и вышел к своей избавительнице.

Женщина, опустившись на табурет в тесной кухне, курила, жадно затягиваясь.

– Тебя как кличут? – спросила она.

– Вениамин, Веня, – сказал Липшиц.

– А меня Ниной зовут. Давно в стране?

– Три месяца, – сказал Липшиц.

– Один живешь?

– Один, – ответил Липшиц.

– Нельзя человеку жить одному, – пуская клубы дыма, сказала Нина.

– А вы? – осмелел Липшиц.

– Я не одна, у меня сын есть, – сказала женщина. – Три года исполнилось, Сеней зовут.

– А муж? – спросил Вениамин.

– Выгнала. Хлипкий был, вроде тебя, – сказала Нина, и Липшиц с радостью подумал, что эта женщина сразу распознала его суть и не будет делать ставку на рост и солидную массу. Ему даже понравилась прямота Нины, и сама эта женщина понравилась – и лицом, и фигурой.

– Закуривай? – предложила Нина, доставая пачку сигарет.

– Я не курю, – улыбнулся Липшиц.

– Пьешь?

– Только шампанское на Новый год.

– С бабами-то хоть спишь? – нахмурившись, спросила Нина.

– Это бывает, – тихо признался Липшиц.

– Только на меня не рассчитывай, – сказала Нина. – Мне с человеком хорошо и долго знакомиться нужно. Я брезгливая, с любым в койку не лезу.

– Я тоже брезгливый, – признался Липшиц.

– Ну, бывай, – сказала Нина. – Некогда мне, а то Сенька проснется, – и ушла от нового репатрианта, на этот раз через дверь. Ключ от своей квартиры она предусмотрительно захватила с собой.

Вениамин Липшиц не смог сразу заснуть на влажных простынях, но лежал он в хорошем настроении, улыбался каким-то внезапно возникшим теплым мыслям и вспоминал слова своей прокуренной соседки: «Нельзя человеку жить одному».

2003 г.

Тайна ада и рая

Рассказ фантастический

Мой давний знакомый Пинхас Лигман вечно цитировал Зигмунда Фрейда, причем находил в его многочисленных сочинениях самые невеселые места. Ну, например: «Цель всякой жизни есть смерть, и, заходя еще дальше, можно утверждать, что неживое существовало прежде живого».

Он был мрачнейшим созданием, этот Пинхас Лигман, будто сама благоприобретенная профессия наложила на беднягу свой отпечаток. Дело в том, что работал Лигман патологоанатом. Причем долгие годы пребывал таковым в специальной лаборатории при Институте им. Склянского, где имел дело исключительно с покойниками специфическими – жертвами всевозможных убийств.

В 1990 году Лигман переселился в Израиль, жил на пособие по старости скромно и тихо и только однажды намекнул мне, что сделал в России великое открытие, но был предупрежден, будто в случае огласки рискует не только своей жизнью, но также здоровьем и благополучием своих близких: дочери, зятя и троих внуков.

Но вот зимой 1998 года, в холодный, дождливый и ветреный день, он появился на пороге нашей квартиры, вытащил из кармана лист газеты на русском языке и произнес, по обыкновению слегка заикаясь: «Он умер! Все! Он умер, наконец!»

– Кто умер? Неужели Арафат? – назвал я первое пришедшее на ум имя.

– Нет, академик Василий Сталинович Первухин, мой бывший шеф. Человек, укравший мое изобретение. Человек, взявший с меня страшную тайну не рассказывать об изобретении этом никому и никогда. Все! Заклятие снято! Ты будешь первым, кто узнает тайну смерти человека.

– Можно и подождать, – сказал я. – К чему нам это, пока мы живы.

– И это говоришь ты?! – возмутился мой гость. – Человек, который презирает атеистов.

– Понятно, – усмехнулся я. – Пинхас Лигман нашел еще одно доказательство бытия Божьего.

– При чем тут это?! – возмутился мой гость. – Так слушай же: «Жизнь теряет содержательность и интерес, когда из жизненной борьбы исключена наивысшая ставка, то есть сама жизнь».

– Опять Фрейд? – спросил я.

– Да, он! – решительно подтвердил Пинхас. – И гением этим сказано: «Если хочешь вынести жизнь, готовься к смерти».