Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

– А ты не вмешивайся! – нависает над ним мужчина в майке. – Ты бы лучше место уступил старикам.

– Где ты тут стариков увидел? – поворачивается к нему татуированный.

– Да вот! – грузный в майке тычет пальцем в пожилого человека с тележкой на колесиках.

– Да я постою, – отмахивается тот. – Мне выходить скоро.

– Воспитали вас, – продолжает бурчать грузный в майке. – Никакого уважения к старшим.

– Они просто не думают, что когда-нибудь сами будут стариками, – поддерживает мужчину в майке невидимый бас.

– И правильно не думают, – вмешивается в спор девичий голос. – При такой жизни не знаешь, что завтра с тобой случится.

– Завтра будет ночь, потом утро, потом день и вечер, – говорит чернокожий старик в кипе.

– Ты закроешь мазган! – истошно орет пожилая женщина в очках. – Ты не в своем Марокко, ты в цивилизованную страну приехал!

– Из Ирака, госпожа, – чуть поворачивается к ней водитель. – Мои родители из Ирака.

– Эсти, – тихо говорит своей соседке старик в шортах. – Ты уже слишком: при чем тут Марокко или Ирак?

– А при том, – невозмутимо произносит сидящий за этой парой широкоплечий мужчина. – При том что твоя жена – расистка. Таких в тюрьму сажать надо.

– Ты что сказал? – мучая больную шею, поворачивается к нему женщина в темных очках. – Это меня в тюрьму?

– Тебя, тебя, – невозмутимо подтверждает широкоплечий.

– Шломо! Ты слышишь, что он сказал?

– Выйдем, Эсти, выйдем сейчас же! – не выдержав, требует старик в шортах и даже поднимается неосмотрительно.

– Сиди! – требует его спутница. – Мы за билет заплатили. У тебя что, есть лишние деньги?

– Здоровье дороже, – бурчит старик в шортах.

– Это верно, – ловко протискивается на его место маленький человечек с бледным острым личиком. Он усаживается рядом с сердитой пассажиркой и продолжает: – Идти могу сколько угодно, стоять – чистая мука.

– Доигрался, – зло смотрит на неосмотрительного старика пожилая дама в очках. – Вот всегда так. Всегда на твое место кто-то садится… Водитель! Да выключи ты мазган!

– И чего они всю дорогу лаются? – говорит по-русски мужчина в фетровой, потертой шляпе.

– Культуры никакой, – отзывается ярко накрашенная женщина в легком, прозрачном платье. – Все им не так. Живут здесь от рождения. Денег куры не клюют, а все в автобусе ездят, экономят.

– Ладно вам, – говорит ей тоже по-русски пассажир в мятой армейской форме. – Среди сабр бедных тоже хватает.

– Ага, мы то и видим, – продолжала ярко накрашенная. – Вон одна весь банк украла. А у нас сосед сыну и дочке по машине купил. Плюнуть некуда из-за их машин.

– Ты выключишь мазган! – истошно вопит пожилая дама в темных очках.

– Не выключу, – отзывается водитель. – Мы из Ирака – народ упрямый.

– Я его сейчас убью! – говорит женщина.

– Не убьешь, – улыбается сидящий с ней рядом маленький пассажир. – Мы тогда все разобьемся.

– Тебя кто спрашивает? – поворачивается к нему соседка. – Занял чужое место и молчи.

– Чужих мест в автобусе не бывает, – резонно возражает маленький. – Бывают места свободные и занятые.

– Он еще и рассуждает! – картинно поднимает руки вверх соседка.

Тут входит в автобус молодая, религиозная мама с тремя детишками. Первые двое постарше и ведут себя прилично. Третий малыш, а ему год, не больше, орет как резаный.

Мамаша не обращает на орущего ребенка никакого внимания. Ей уступают место. Она спокойно устраивает на этом единственном месте все свое семейство.

– Да уйми ты ребенка, – говорит вошедшей даме женщина с книгой. – Ты что, не слышишь?

– Слышу, – поворачивается к ней с улыбкой многодетная мать. – У Даника зубки лезут. Тут не уймешь.

– А у меня давно все выпали! – вдруг сообщает неприметный прежде старичок в белой панамке. – Так я что, орать должен на весь автобус?

– Вот ты и орешь, – спокойно указывает старичку бас.

Ребенку, судя по всему, этот голос нравится. Он перестает голосить и начинает вертеть курчавой головенкой в поисках источника такого приятного голоса.

– Нарожают, потом ходят без штанов, – ворчливо произносит по-русски женщина в легком платье.

– Да она вроде в юбке, и даже длинной, – поправляет ее сосед в фетровой шляпе.

– Ты из меня идиотку не делай, – советует спутнику женщина. – Они нарожают, а толку ноль. Их дети в армию не ходят… Вон, косятся. Не нравится им, что по-русски говорим. Ненавидят нас.

– Зато вы их любите, – вздыхает сосед.

– А за что их любить?.. Это нашему сыну автомат на шею – и пошел, или вот ее?!

– Кто-то должен страну защищать, – говорит мужчина в мятой форме.

– Вот они пусть и защищают. И место у них на кладбище готово, как у людей. А тебя за оградкой похоронят, как собаку.

– Мой дед на русском кладбище похоронен, под крестом, – говорит сосед. – А рядом еврейское есть. Там евреи лежат.

– Ну и что?

– А то. Это в койке есть разница, кто с тобой рядом устроился, а покойникам это все равно. Это живым важно. Для них должны быть равные права.

Вот на этом «русском» изречении водитель все-таки выключает мазган, но тут в автобусе появляется группа ортодоксов в черных костюмах и шляпах.

– Включи мазган! – тут же истошно орет кто-то из глубины салона. – Дышать нечем!

– Тихо! Чего ты орешь! – одергивают любителя холода. – Открой окно!

– Не нужно открывать! – вопит кто-то. – Сквозняк!

Тут грузный мужчина в майке пробует пробраться к выходу.

– Да ну вас всех к чертям, – бормочет он, расталкивая стоящих пассажиров. – Лучше пешком пойду.

– Ну и топай до своего поселения, – советует ему кто-то.

– Я тебе потопаю! – резко поворачивается к советчику грузный.

– Давно рекомендую нашему кнессету закон принять, – внятно произносит высокий мужчина в кипе. – Пусть «левые» в автобусе с левой стороны сидят, а «правые» – с правой.

– А религиозных куда? – интересуется нежный девичий голос.

– Им специальные автобусы, – решает молодой человек, призывно и ласково взглянув на симпатичную девицу.

– Водитель! Включи мазган! – бешено орет кто-то из душной глубины автобуса.