Разрыв

Через год, написал один из друзей, желая меня утешить, ты даже имени его не вспомнишь.

Однажды ты пожаловался, что я никогда не обращаюсь к тебе по имени, но ведь и ты мое произносил редко. Когда я слышу, как произносят мое имя, меня словно громом поражает, как будто что-то падает на меня с верхней полки и ударяет, не сильно, но неожиданно. Я знаю, кто я такая, помимо имени, которое служит стольким… Я всё еще удивляюсь тому, что к нему привязана.

А еще однажды ты забыл мое имя. Представлял меня случайно встреченному на улице знакомому и запнулся. Всё время нашей переписки ты заменял мое имя именами людей из книг. Ты называл меня Макабеей (ничтожной, невежественной, грязной) из «Часа звезды» Клариси Лиспектор, ты называл меня Гудрун (синим чулком) из «Влюбленных женщин» [55] , ты называл меня (бесполой) шекспировской Виолой. Имена давались и отнимались. Мне это нравилось, я чувствовала, что принадлежу тебе, но никогда бы не смогла сделать так, чтобы ты принадлежал мне. Присваивать кого-то с помощью имени казалось мне неправильным, хотя мне нравилось быть во власти языка.

55

Роман Д. Г. Лоуренса.

Приезжай в Прагу, Джоанна, сказал ты (написал ты).

Ты мой, потому что позвал меня? Не знаю, хочу ли я, чтобы кто-то был моим, так сильно, как я хотела быть твоей, поскольку не уверена, что могу быть одновременно твоей и своей, и ни от кого не смогла бы такого требовать. Но сдаться другому все равно что обладать: Как я могу утверждать, что люблю тебя, — сказал ты, — зная о тебе так мало? Ты не понимал, насколько просто кого-то узнать, когда тебе нравится то, что ты видишь, и ты видишь это в повторении. Ты не понимал, насколько желание связано с наблюдением, называнием. И всегда появлялось что-то новое, что можно заметить, каталогизировать. Будто я выхватила тебя глазами в толпе на станции и пыталась не упустить из виду, а когда догнала, ты продолжил быть другим человеком, не тем, кого я помнила. Ты был движущейся мишенью. Когда бы мы ни встречались лично, я чувствовала себя глупо от того, что между встречами собрала другой образ тебя в пространстве онлайна и дала ему твое имя. Мы есть то, что мы любили: я в курсе идеи Фрейда о том, что, говоря о тебе, я говорю о себе. Тяжелее всего мне дается расставание со всеми этими крупицами вещей, имеющих к тебе отношение. Потеряв тебя, я потеряю мир — твоими глазами, твоим языком, — я потеряю не только себя, но и тебя тоже.

Так тень объекта падает на «Я» ^{69} .

Зигмунд Фрейд. Скорбь и меланхолия.

Только любовь требует от меня преображения. И, пожалуй, интернет, где я могу назвать себя как угодно. Nom de plume, nom de guerre [56] — и в письме, и на войне одинаковые требования к маскировке. В описании профиля добавляю «писательница», и вот я — писательница. Приятно сказать об этом публично, ведь я пишу всё время. И разве я не пишу тебе сейчас? Я снова и снова проверяю письма, которые отправила тебе, будто сверяю рукопись, за тем исключением, что я не могу отредактировать уже опубликованное. Я продолжаю искать доказательства, улики, что же могло сбить историю с верного пути. Влюбленные доинтернетной эпохи располагали только одним концом беседы, не могли перечитать свои любовные письма; однажды отправленное, их личное становилось личным другого.

56

Литературный псевдоним, боевой псевдоним (франц.).

Amour fou — не социал-демократия, не парламент двоих. Мгновения ее тайных встреч исполнены смыслов слишком грандиозных, но слишком прозрачных для прозы. Не это, не то — ее Книга эмблем дрожит в твоей руке^{70}.

Хаким Бей. Amour fou.

Но сложно разобраться, было ли опубличенное когда-нибудь по-настоящему личным, ведь о личном нам известно только то, что было предано огласке.

Любовные письма — вот так перформанс! Пусть даже и адресованный аудитории из двоих. Любой перфоманс требует понимания приватности, нутра, выворачиваемого наизнанку до тех пор, пока оно не становится перформативным, как солилоквий, как сентиментальная песня. Я была не просто твоей возлюбленной: я была твоей публикой.

Сидя за ноутбуком в общественном пространстве, я понимаю, что занята чем-то приватным (я обычно одна). Бывало, увидев тебя онлайн, я чувствовала, что играю для тебя одного — публичное выступление со скрытым мотивом, параллельным моей общественной цели, мотивом, который оставался скрытым даже от тебя, а часто — до недавнего времени — и от меня.

Легкость — это экстаз коммуникации без иронии, это ложь бесплотного киберпространства^{71}.

Крис Краус. I Love Dick.

Интернет требует от меня не моей реакции, а реакции на меня. В прошлый раз в Париже, я помню, как Б. сказала: пролиферация. Сначала почта, потом гуглчат, скайп, смс: наше пролиферирующее общение занимало всё больше пространства, выходя из-под контроля. Я должна была догадаться: это значит, что это серьезно. В этом переключении между онлайн-идентичностями постепенно обозначились контексты, в которых я не могла отвечать первой.

Выходит, сейчас ты в Праге? В Праге живет девушка, о которой ты говорил, я с ней тоже знакома, но она не знает, что мы с тобой знакомы друг с другом. Я знаю, что у нее нет партнера. И поскольку мы с ней не близкие знакомые, этим в принципе и ограничивается мое о ней знание, хотя я могу узнать больше в сети. Интересно, встречался ли ты с ней в Праге? Пытаюсь реконструировать твои выходные, опираясь на страницы других людей, — не слишком надежный метод. Посты исчезают: твиты можно удалить, или они теряются в ленте. Было ли между вами что-то приватное? До сих пор не могу понять. Судя по ее онлайн-следу, она провела выходные с друзьями, никаких упоминаний о тебе. Пробую еще один сайт, захожу с другого угла. Если знание — сила, я хочу знать о ней всё.

Я не завидую — ревную к твоим публичным разговорам. Завидовать в интернете нормально — публичные профили, как панцири, создают образ гламурной жизни, — но ревность — это что-то другое, желание обладать. Я почувствовала что-то физическое, когда узнала, что у тебя есть другие, неизвестные мне интернет-личины. Я хотела получить долю в каждой из них: инстаграм, твиттер, фейсбук, тамблер, — я жаждала иметь доступ к тебе через все платформы. Хотела, чтобы нашу связь подтвердили, чтобы она стала «официальной», но, суеверно опасаясь слишком рано и слишком публично обнаружить свою связь, мы так никогда и не подписались друг на друга.

Прокручиваю список контактов, связывающих твой и ее профили. Перехожу по ссылкам, перемещаю себя. Если продолжать в том же духе, я узнаю всех твоих знакомых, их друзей, их родственников, друзей их родственников. Затем я пытаюсь установить степень удаленности моего профиля от твоего, и через некоторое время всплывают имена друзей друзей, знакомых, людей, которых ты мог однажды встретить, продолжают сыпаться имена потенциальных общих знакомых, пока, наконец, я не перестаю различать имена. Но я так и не дохожу до тебя. Онлайн мы не связаны: остерегались публичного проявления приватного. Наш интернет личный, тет-а-тет. Невероятно!

Если объект не имеет для «Я» такого большого, усиленного тысячекратными связями значения, то его утрата тоже не способна вызвать скорбь или меланхолию^{72}.

Зигмунд Фрейд. Скорбь и меланхолия.

В интернете можно отключиться, отписаться, но также и объявить о намерении возобновить контакт. Или же просто нажми на кнопку, и непременно появится кто-то еще: все контакты весят одинаково, если брать в расчет только числа. «Поздравляем: вы перешли на новый уровень!» — этому не будет конца. На какую бы кнопку я сейчас ни нажала, тебя там не будет, ничего, кроме твоей блестящей публичной раковины. Все еще тяжело думать, что, после того как мы закончились, ты продолжаешься где-то — видимо, публично. Каждый день я заново принимаю решение не искать, не писать, не смотреть. Каждый день — не-конец.

Сексуальные желания мужчины и женщины устремляются навстречу только в том случае, если между ними появится завеса из неопределенностей, постоянно возобновляемых^{73}.

Андре Бретон. Безумная любовь.

Раньше я искала твои фотографии, как будто взгляд может наколдовать тебя, вызвать, а затем перестала, как будто тот факт, что я не смотрю, мог заставить тебя исчезнуть. Я больше не хочу тебя высматривать и уже давно перестала искать. Знаю, что если тебя увижу, у меня может возникнуть искушение связаться с тобой. Но сегодня я это проверю, или испытаю себя, посмотрю, изменился ли ты, или, может быть, я. Память неизбежно несовершенна; она ищет прозрений за своими пределами. Сообщение от тебя пробуждает необходимость убедиться, что ты всё еще существуешь, поэтому вместо того, чтобы гулять по городу, я все утро сталкерю тебя в интернете. Как я тебя найду? По имени, хотя оно такое обычное, что я уже находила обе его части прикрепленными к паре других людей, каждый из которых теперь имеет косвенное отношение к моей идее тебя, из-за чего в итоге я забыла, кого я вообще желаю. Решаю поиграть: сколько букв надо набрать, чтобы гугл выдал твое имя. Боюсь вводить последние буквы, не хочу оставлять следы тебя на моем новом ноутбуке. Игровой автомат. Банан, лимон, вишенка: все прецеденты твоего имени становятся тобой, и я могу разместить их все внутри моего желания тебя. В интернете любовь — не нарциссизм, но его обратная сторона.