Развод. Он влюбился

Теперь это была просто комната, в которой слишком сильно воняло предателем. Все его вещи тоже отправились в мусорные пакеты, как и обувь, одеколоны и все остальное. Пусть скажет спасибо, что обошлось без тухлой рыбы.

День прошел как в тумане. Я крутилась, как белка в колесе, не позволяя себя лишний раз остановиться и подумать. К черту мысли – от них только хуже. Мне нужна усталость. Такая, чтобы без задних ног упасть на кровать и отрубиться мертвецким сном.

За все это время Даша лишь дважды попадалась мне на глаза. Первый раз я увидела ее в окне, когда вытаскивала Маринин хлам к помойке. Второй раз – ее испуганная физиономия мелькнула в проходе, когда я пинками толкала к лестнице мешки с вещами ее отца.

А что поделать? Наступила Эра Расхламления и Перестановок. Привыкай, доченька… Если, конечно, останешься со мной, а не выберешь сторону своего дорогого, горячо любимого папочки.

А если все-таки выберет его?

Что ж, она достаточно большая для подобных решений. Ее дело, ее право. Если это произойдет, мне надо просто постараться не сдохнуть от боли и одиночества.

Вечером я была никакая. За весь день во рту не было ни крошки, но голод так и не пришел. Зато силы кончились. Я едва смогла добраться до ванной, принять душ, а потом просто рухнула в кровать, моментально провалившись в серые бесформенные сны.

Следующим утром был самый одинокий завтрак за последние несколько лет. Муж где-то на вольных хлебах — может, работал, а может никак не мог отлипнуть от Мариночкиных прелестей, дочь к столу не спустилась. У меня не было сил снова видеть слезы и слушать истерики, поэтому я не стала ее звать. Сейчас каждой из нас нужно было уединение и немного времени, чтобы заново научиться дышать.

Я снова предпочла активность унынию и ринулась на работу. Переделала кучу дел, и могла бы переделать еще в два раза больше, но не смогла справиться с фобией. Мне вдруг начало казаться, что в мое отсутствие в дом снова заползет змея и попытается свить там гнездо. Поэтому раскидав все дела, понеслась обратно. К счастью, мои страхи оказались беспочвенными – дома было все по-прежнему. И только я остановилась, чтобы перевести дыхание, как раздался звонок.

От Алексея.

Эх у меня и надломилось, когда увидела его морду на экране с подписью «Любимый». Прострелило от макушки и до пяток и затрясло. Боль, страх, отчаяние, обида, ревность – налетели, обескураживая своим напором.

Однако, ни одно из этих чувств не просочилось в голос, когда я ответила на звонок.

— Слушаю!

— Лена? — настороженно спросил пока еще мой муж.

— А ты звонил кому-то другому?

— Нет. Тебе. Хотел узнать, готова ли ты меня нормально выслушать.

— Нормально это как? — хмыкнула я.

— Без истерик и криков.

Не готова, но фиг ли откладывать?

— Без проблем. Где? Когда?

Пока я прикидывала, как подготовиться к встрече, Леша огорошил следующей новостью:

— Я уже у ворот. Сейчас зайду.

Да твою ж мать…

Я не готова.

Глава 4

Я вышла встречать его на крыльцо, вовсе не от того, что капец как обрадовалась возвращению блудного мужа. Нет. Меня передергивало от одной мысли, что он зайдет в дом. Я только навела какой никакой порядок и не хотела, чтобы заново топтались грязными ботинками.

Грязь. Именно это ощущение появлялось, когда я думала о Леше и Марине. Я не знаю, как другие женщины прощали и продолжали жить с изменщиками. Это мерзкое чувство гадливости… оно же навсегда. Сколько бы времени ни прошло, как бы ни силилась простить и забыть, а с удовольствием есть тухлое яблоко, перемазанное нечистотами, не сможешь. Омерзительный привкус ничем уже не перебить.

Наверное, я слишком категорична, но как есть.

Заправив руки в карманы, муж неспешно поднялся на крыльцо и остановился, исподлобья глядя на меня.

Я тоже смотрела и все больше чувствовала, что он изменился. Как будто в одночасье стал чужим. Не человеком, с которым прожила двадцать лет, а незнакомцем, от которого не знаешь, чего ожидать.

Я больше не чувствовала себя комфортно в его присутствии. Мне было холодно, несмотря на летнюю жару.

— Как дела? — спросил он и даже улыбнулся, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло.

Неужели думал, что подыграю?

Как бы не так.

— Давно ли ты стал адептом тупых вопросов?

Он вздрогнул, будто я отвесила ему оплеуху, а потом с укором сказал:

— Ты же сказала, что готова к нормальному разговору.

— Готова, — сказала я, складывая руки на груди, — только если ты думал, что нормальный разговор: это когда мы с тобой будет стоять друг напротив друга, улыбаться и говорить, как в старые добрые времена – то у меня для тебя плохие новости. Улыбаюсь я близким, родным, тем кому доверяю и тем, кто мне симпатичен. Ты не относишься ни к одной из этих категорий. Поэтому говори, чего хотел и проваливай.

Набычился. Не понравилось, как я с ним разговаривала. Привык к уважению, мягкому обращению и улыбкам, а теперь строил из себя оскорблённого.

— Хорошо. Давай просто обсудим то, что произошло, — произнес таким тоном, будто делал мне одолжение, — без эмоций. Это-то ты можешь?

— Не пытайся сделать из меня истеричку, Леш.

Уж чем-чем, а истериками я никогда не грешила. Кажется, у меня этой опции не было в базовых настройках. Орать с пеной у рта, бросаться с громкими завываниями, бить посуду – не про меня. И Жданов это знал, но продолжал изображать обманутого дурака:

— Я же вижу, что злишься.

Издевается что ли? Может, я должна была встретить его с распростертыми объятиями и радостной улыбкой?

— Имею право. Вперед, я жду.

Он отошел к перилам и устремил задумчивый взгляд на гостевой дом.

— Мне очень жаль, что вы с Дашей это увидели. Это было не очень…красиво.

Это было не просто некрасиво, это было мерзко до тошноты. Стоило вспомнить и рот снова наполнился горечью.

— Ты не представляешь, как нам жаль. Особенно твоей дочери.

Он досадливо сокрушенно покачал головой:

— Наверное, думает, что отец совсем умом тронулся…

Мне не нравилось, как он говорил. Не нравился его тон. Слишком спокойный для человека, который жалел о содеянном и пришел просить прощения.

— Можешь сам у нее об этом спросить.

Он помолчал еще немного, подумал, а потом выдавил сконфуженное:

— Пожалуй, нет.

— Пожалуй нет?! — я не поверила своим ушам, — ты залез на подругу дочери в доме, где эта самая дочь родилась и росла, а теперь говоришь: пожалуй, нет? Вот уж не ожидала, Жданов, что ты еще и трусом окажешься.