Реабилитация
Шрифт:
Пытается скрыть, но дрожь его рук очевидна.
– Егор.
– Виктория Юрьевна, не трудитесь.
Убираю руки, пряча их в карманы. Я для него никто, такой же «белый халат», как и все мучители вокруг.
Пытаюсь отойти.
– Вик? – парень накручивает на пальцы край белой ткани на юбке моего халата, - у тебя такой вид, что ты готова их всех тут уничтожить. Не изводи себя так, хорошо?
Что происходит? Пациент меня утешает?
А нахожусь ли я тут в качестве врача, или в качестве родственника пациента?
– Хорошо, - киваю.
Опять вру, за полтора
Инфицирование, сепсис, тромбоз….
Каждое возможное осложнение состояния Егора, распинает сердце ножами. Бьюсь затылком о шершавую поверхность стены и, переползая с корточек на колени, делаю рывок вверх.
Не слабая? Чушь, любая любящая женщина становится уязвимой, как обнаженный нерв.
Но я не слабая!
* Премедика?ция (от лат. pre — перед; лат. medicamentum — лекарство) — предварительная медикаментозная подготовка больного к общей анестезии и хирургическому вмешательству. Цель данной подготовки — снижение уровня тревоги пациента, снижение секреции желез, усиление действия препаратов для анестезии.
Делаю еще один шаг на выход, растирая слезы, пачкая белую ткань черными разводами. Стирая лицо до ссадин. Здесь у парня лишь я, и потому должна привести себя в порядок и встретить его с ободряющей улыбкой на лице, даже если для этого придется пришить кожу щек к зубам!
Глава 13.
Руки доброй женщины, обвившиеся вокруг шеи мужчины, — это спасательный круг, брошенный ему судьбой с неба.
Джером Клапка Джером.
Я как истукан стояла посреди пустой палаты и боялась сделать шаг в сторону, во избежание мнимого расстрела.
Один час.
Всего один.
Шестьдесят минут.
Три тысячи шестьсот секунд.
Это странное чувство в груди, словно твое сердце препарируют изнутри голыми руками. Я не знала, что такое любовь, и не думаю, что к парню у меня было влечение. Я просто обещала ему, что он выживет, что будет ходить, что будет все в порядке. А на деле я таких дел понаделала, что самой становится стыдно.
Неадекватное поведение с моей стороны, я же видела столько тяжелых судеб, поломанных людей, смертей, криминала. И что происходило теперь? Я стою как растерянная девочка и впервые не знаю, куда себя деть.
– Виктория Юрьевна?
В палату вошла Оля, видимо все, поняв без слов.
– Хотите чаю? С ромашкой.
Перевожу на нее задумчивый взгляд. Красивая девушка, примерно моих лет, с забавным белым хвостиком на затылке. Стройная фигура, белый халат. Все как у всех.
– Давай.
Голос хрипит, то ли от слез, то ли от спазма.
Оля приносит в палату две чашки чая и сев на кровать Егора, похлопывает по месту рядом с собой, мол, давай садись. А я хочу вылить на нее кипяток, потому что она разрушила идеально разглаженные мной простыни, приготовленные к возвращению Егора Щукина.
Сажусь,
просто потому что ноги больше не держат. Как не странно рука не дрожит, уже хорошо. Я врач, у меня всегда должна быть твердая хватка.– Час прошел?
Киваю.
– Скоро привезут.
Она мне правда нравилась, от девушки веяло какой - то душевностью и покоем. Такие раньше становились сестрами милосердия, и в военные времена вселяли надежду в души раненых. Добрые, с мягким взглядом, и большой душевной теплотой.
– Надеюсь.
Незаметно даже для меня самой, по щеке скатилась слезинка. Всего одна, но от того, наиболее горькая.
– Не плачьте, - Ольга смахивает влагу с моих щек, - вы такая сильная девушка, вы не должны расстраиваться.
Опять это определение – сильная девушка. А сейчас хотелось быть слабой. Не быть одной в огромном мегаполисе равнодушных людей. Только теперь пришло осознание, что легко было носить статус неуязвимой, когда за спиной была железная поддержка Николая Константиновича.
– Я буду в порядке.
Пытаюсь улыбнуться в ответ на заботу.
– Не сомневаюсь.
Ухмыляюсь. Так на меня реагировали многие люди, уж не понимаю почему. Во мне веса килограмм пятьдесят, обычный рост, простые зеленые глаза. Я не владела рукопашным боем, не имела пистолета в потайном кармане брюк. Была просто обычной русской девчушкой, двадцати пяти лет.
– Вы давно знакомы?
Скользкий путь. Несколько раз сглатываю, смачивая пересохшее горло.
– Пару месяцев.
– А до этого никогда не виделись?
– Нет, ни разу.
Вздыхает.
– А кажется не так.
– Почему?
Помешиваю ложечкой чай, пытаясь не стучать по стенкам стеклянной кружки. Мне нравится тишина в палате.
– Вы выглядите влюбленными.
Часть чая проливается мне на руки. Это не от услышанного, это от того, что я почувствовала, в ответ на ее слова.
– Тебе показалось.
– Вы хорошая. Здесь все такие жуткие снобы, а вы действительно вкладываете в работу душу. Это заметно.
Девушка похлопывает меня по руке и стирает заранее приготовленными салфетками влагу с моей ладони. Хочу сказать ей спасибо и за чай, и за то, что заняла хоть чем – то мое время, но резко замолкаю. В коридоре слышится стук колесиков каталки. Оля ободряюще сжимает мои плечи и открывает дверь.
Двое санитар заезжают в помещение и перекладывают еще дремлющего Егора на койку, и так же, не произнося ни слова, выходят вслед за Ольгой. Укрываю парня простыней, нахожу в привезенном белье колбу с питательным раствором и подвешиваю ее на стойку капельницы.
Парень медленно приходит в себя.
– Вика?
Подсаживаюсь к нему и смоченной в воде ваткой протираю Егору губы.
– А пить?
– Пока нельзя.
Пытаюсь улыбнуться, но в нос резко ударяет запах операционных лекарств. Он настолько резкий, что пускает по телу хоровод мурашек. Передергиваю плечами, еще крепче сжимая его руку.
– Я нормально.
Он пытается меня приободрить, но лучше ему этого не делать, потому что его голос скрипит как металл по стеклу.
– Нога болит?