Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Реабилитация
Шрифт:

Тренировка все равно проходила из рук вон плохо. Щукин ни слышал, ни меня, не своего тела. Парень упорствовал до последнего, тихо ругался и вновь ошибался. Моя кожа уже покрывалась невидимыми язвами от прикосновений к его разгоряченному телу. Хотелось стереть с лица парня это жестокое выражение и вновь восстановить хрупкие мостики взаимопомощи. Но Щукину это было не нужно.

– На сегодня все.

Мы оба с облегчением выдохнули.

– Прости еще раз. Я иногда не контролирую свой язык.

– Конечно же, нет, тебе всего восемнадцать.

Я знала, что делаю этим

заявлением наши отношения еще хуже, но внутри зрел кокон негодования и не хотелось крутиться в этом всегда одной.

– Да, правда.

– Егор, Алекс не мой парень. Но он мой близкий друг. Это не касается тебя, никаким образом. Я постараюсь, и ты его больше не увидишь. Мы можем дружить с тобой, можем, нет. Но не вреди себе, я устала разговаривать на эту тему с тобой.

– И ты будешь, как мы и договаривались приходить ко мне чаще?

– Да.

Парень улыбается. Все еще натянуто, но все же это сдвиг с мертвой точки.

– Последний вопрос. Если он тебе не парень, почему поцеловал?

– Егор, это сложно. Когда – то мы с ним встречались и остались в очень хороших отношениях.

Я понимала, что эти мои слова звучат жалко, но других подобрать не смогла.

– Значит, ты его не любишь?

Я была не должна отвечать на этот вопрос, но против своей воли отрицательно качнула головой.

– А он об этом знает?

– Да.

– Вик, тогда сделай нам всем одолжение, не запутывай ситуацию еще больше.

Глава 14.

Меня все считают мужественной. Я не знаю человека робче себя. Боюсь всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего — себя… Никто не видит, не знает, что я год уже (приблизительно) ищу глазами — крюк… Я год примеряю смерть. Все уродливо и страшно. Проглотить — мерзость, прыгнуть — враждебность, исконная отвратительность воды. Я не хочу пугать (посмертно), мне кажется, что я себя уже — посмертно — боюсь. Я не хочу — умереть. Я хочу не быть.

Марина Цветаева, из “Рабочей тетради” за 1940 год.

Я пила зеленый чай и робко помешивала вилкой зеленый салат Цезарь. В больничном кафе хорошо кормили и при этом в приятной атмосфере стилизованной в сороковых годах прошлого века.

– Нет аппетита?

Алекс отодвинул тарелку со своим ростбифом и, дотянувшись через стол, взял меня за руку.

– Нет.

Голубые глаза мужчины смотрели внимательно.

– Вика, я ведь не чужой, поделись.

Сглотнула застрявший в горле капустный лист. Да, что ж такое, у меня даже переходного возраста не было, с трудностями в учебе. А тут я не могу сосредоточиться на элементарных вещах.

– Алекс, если бы я знала с чего начать, было бы легче.

Проследила взглядом за тем, как мужчина трижды провернул наконечник вилки в руках.

– Вик, начни сначала.

Допиваю залпом чай. Жидкость обжигает горло и это возвращает способность здраво мыслить и попытаться начать разговор.

– Я влюбилась, Алекс.

Говорить об этом с ним было нелепым и зыбким путем, но я точно знала, что этот человек считает меня другом, и даже осудив, поможет во всем разобраться. Да, и просто

выговориться, было дьявольским искушением.

– В мальчика хоккеиста?

То как он неудачно подчеркнул его возраст, больно полоснуло правдой по сердцу.

– Да, Алекс.

– Это серьезно у тебя?

Попыталась внутренне осмыслить его вопрос. Серьезно ли это?

– Более чем.

Смяла белоснежную салфетку и, скомкав, отбросила в сторону. Раздражало буквально все, начиная от идеальной внешности мужчины напротив меня за столиком, заканчивая принесенными им цветами.

– Вик, ты ведь понимаешь, что у вас с ним нет, и не может быть ничего общего. Больше того, это отдалит тебя от парня и навредит ему. Путаница в отношениях закончится, а его болезнь останется навсегда.

Хочется ударить его, за то, что он прав. Прямо здесь, головой об столешницу, потому что испытывать боль в одиночку, несправедливейшая кара.

– Александр, ну что б тебя! Да, знаю я. Потому и мучаюсь.

Качает головой и просит официанта убрать со столика цветы.

– Не нравились, да?

– Лишнее, - неопределенно отвечаю.

Это даже страшно, когда кто – то настолько хорошо тебя знает. Твои взгляды, привычки, сильные и слабые стороны. С ним я уязвима, потому что захоти он меня уничтожить, рассчитает удар с точностью в десятку.

– Может показаться, что я устраняю соперника.

Внимательно всматриваюсь в его лицо. Может…. Но Алекс слишком расчетлив и притом благороден. Захотел бы он избавить меня от Егора, действовал бы иначе.

– Тебя послал Вознесенский?

– Ты опасная женщина, Волкова. Никогда не понимал, как природа может создать что – то столь красивое и при этом, не менее умное.

Комплименты льстили мне, как и любой представительнице слабого пола, особенно те, что были про мой ум и сообразительность. Что не говори, а красота уходит, оставляя за собой пустоту.

– Не уходи от ответа.

– Да, Вик. Николай Константинович мне вкратце и по большому секрету, поведал о том, что с тобой происходит. И попросил поставить твой мозг на место. Но я как то не думал, что все так плохо.

Есть расхотелось совершенно.

– Алекс, отстань, а!

– Сколько мы знакомы, Волкова?

– Лет семь.

– Я знаю тебя семь лет, девочка. И я не отстану, пока ты не разберешься в своей жизни.

Какой девушке была бы не приятна такая забота, со стороны красивого мужчины. Но сейчас внутри бушевал дикий протест, Алекс хотел отобрать у меня что – то важное. Что – то без чего организм шел в протест с жизнью.

– Что ты предлагаешь?

– Себя.

Хмурюсь. Я начинаю уставать от его намеков и открытых притязаний.

– Алекс, хватит. Мне не нужны отношения ни с тобой, ни с ним. Я хочу сделать работу и уехать с семьей отдыхать в теплые края. Я устала и заработалась.

Это было чистейшей правдой. Надеялась, что, не видя Егора какое – то время, смогу забыть обо всем этом, как о кошмарном сне.

– Маленькая, а ты сама в это веришь?

Он знал, что я ненавидела такое обращение ко мне, и все же всегда называл меня именно так.

Поделиться с друзьями: