Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Реабилитация
Шрифт:

В висках стучало так, что я с трудом разбирала его слова в тихом пространстве машины. Не понимая, что со мной, я считала буквально секунды до того, как смогу выйти из машины и избавить себя от его пристального внимания.

– С тобой все в порядке? Ты бледная.

Я всегда бледная, удалось лишь кивнуть ему головой и отвернуться к окну. С детства я безошибочно знала, от каких людей можно ждать угрозы и сейчас и здесь, я точно знала, что просить о чем - то Александра Корсакова было большой ошибкой, и это еще мне аукнется.

– Все в порядке, Лекс. И не стоит заниматься ремонтом моей машины,

я и сама в состоянии это сделать.

Не показывать слабость Алексу, как и любому хищнику, ведь он мог на этом сыграть. С некоторых пор я перестала рассматривать его как самого безопасного для моей жизни человека. Увы.

– О чем он говорил с твоим хоккеистом, ты спросила?

Пренебрежение в голосе, почти заставило меня вытряхнуть из него всю дурь и спесь. Если Егор был на полтора десятка лет его моложе, это не ставило их на разные ступени эволюции.

– Нет, мне это не интересно.

Ответный взгляд был с долей замешательства, конечно же, Лекс не верил в то, что я не узнала, что Пухов, хотел от Егора.

– Приехали.

Машина только остановилась, а я уже открывала дверь, делая шаг на прохладный утренний воздух. Искоса увидев взгляд Александра, я еще раз за утро, подумала о том, что что-то с ним не так. Что-то чего я пока не могу понять, и чему не могу дать объяснения, но что непременно оставило отпечаток.

– Спасибо, - фальшиво поблагодарила я и, не дожидаясь пока он припаркуется и заберет свои вещи, понеслась прочь в отделение.

Я знала, благодарность была преждевременной.

Глава 46.

Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через 10 секунд умрешь. Старайся увидеть мир. Он прекрасней любой мечты, созданной на фабрике и оплаченной деньгами. Не проси гарантий, не ищи покоя - такого зверя нет на свете.

Рэй Брэдбери “451 градус по Фаренгейту”

Рядом со мной на стол хлопнулась синяя папка, вроде бы ничего неожиданного, но глядя на побледневшее лицо Вознесенского, я вдруг поняла, что открой я ее, активирую бомбу. Довольно странное поведение, для всегда уравновешенного учителя.

– Что там?

Николай Константинович не отвечал долгие секунды, после чего со стоном сдернул с лица очки и опустился в свое кресло. Полчаса назад меня вызвали к нему в кабинет, ничего не объясняя, и теперь я понимала, что это не дежурная проверка.

– Что-то случилось?

На пожилом человеке лица не было, казалось, он постарел еще на несколько лет. Я не любила мучиться в догадках, а потому просто распахнула папку, бегло пробегаясь по тексту глазами.

И вновь я поразилась тому, какой сильной стала за эти годы, мне удалось спокойно вернуть документ на место и слегка прокашлявшись, улыбнуться дорогому для меня человеку.

– Я уволена?

Голос не дрогнул, не сбился. В мыслях мелькнула фотография из памяти нашей подачи заявления в загс, точно такая же роспись украшала праздничный бланк, и теперь красовалась и на бумаге с моим увольнением.

Точно такая же….

– Я не подписал, дочка.

Выдох.

У меня не было отца, и слышать это от этого пожилого мужчины, просто вышибало из меня дух. Он действительно был для меня тем надежным тылом, который всегда поддерживал меня в худших

моментах из жизни.

– Вижу.

– Держи, - по столу ко мне катится еще одна папка, и я буквально боюсь синего пластика как сполохов огня.

Этот документ добивает мое представление о мире, о справедливости и о победе добра над злом. Я чувствую как горю изнутри и могу потушить этот пожар лишь горькими слезами.

– С их слов я слишком стар и мне пора на пенсию то, что я не подписался под твоим увольнением, лишь предлог.

– Алекс?

– Встанет на мое место.

Четкий план. Корсаков всегда поступал так, следуя четкому плану. Подвозя меня с утра на машине, он уже знал, чем закончится для меня сегодняшний день. И не только для меня. Наш общий отец, человек который разорвал свою душу надвое, и разделил ее между нами, предан им за ненадобностью.

– Но как? – только и смогла выдавить я из себя, отталкивая от себя этот ненужный хлам. Так нельзя, просто так нельзя жить. И люди, которые этого не понимают, просто не живут вовсе. Нельзя предавать, нельзя вонзать ножи в спину тем, кто вам верит.

А еще….

А еще нельзя не любить!

– Мы уйдем вместе!

– Девочка моя, я действительно стар, но не ты. Это не справедливо по отношению к тебе.

Мне захотелось рассмеяться. Долго, истерично, с придыханием и паром из разомкнутых губ. Мне захотелось упасть на пол и забить ногами, как маленький ребенок, ждущий и не получивший конфетку. Но больше этого мне захотелось схватить Пухова за грудки и прижать к стенке. А затем расцарапать лицо Лекса в кровь, и облизать пальцы.

Меня предали.

Хладнокровно.

Расчетливо.

Безнадежно.

– Мы уйдем вместе!

Я еще не знала как, но была уверена в том, что такой прекрасный специалист как мой учитель, обязательно найдет работу по душе. И я чем смогу непременно помогу ему. А еще, этот день закончится. Дни все, и плохие и хорошие, имеют свойство заканчиваться, и тогда я встречусь с Егором.

Я обниму его и почувствую, что все остальное не важно, а только он, только его тепло, и пульс в его груди, имеет значение.

– Вика, Александр, он….

Я могла бы оборвать его слова и сказать, что этот человек не достоин того, чтобы о нем говорить, но любому нужно было давать второй шанс.

Твердой рукой, я разблокировала телефон и нажала на набор последнего номера. А ведь я еще с утра, увидев его, поняла, что что-то не так.

– Да?

Если бы я была сильнее, раздавила бы между пальцами телефон, но так лишь услышала скрежет когтей по панели.

– Лекс, я в кабинете у Вознесенского. Можешь подойти?

– Да, сейчас.

Минуты до того, как за Лексом закрылась дверь, тянулись мучительно долго. Вопреки желаниям, я так и осталась стоять на месте, не двигаясь не на шаг. У меня было такое ощущение, что если я пошевелюсь, это повлечет за собой неизбежное крушение моего карточного домика, а я останусь бездомной.

Корсаков вошел в этот кабинет, как уже в свой, и свободно раскинулся в кресле.

– Всем доброе утро.

С этой фразы он начинал каждый наш гребаный день вместе. Эти два человека были для меня семьей, и теперь я понимала, что чувствовали библейские персонажи, Каин и Авель.

Поделиться с друзьями: