Реабилитация

Выдохнула.

Я никогда не пользовалась тем, что среди начальства меня любили, но сейчас гнев буквально переполнял меня. К этому маленькому затравленному зверьку в палате, подходили, чуть ли не с вилами и криками – сжечь ведьму!

– Если еще раз, подобное повторится, я доложу об этом напрямую Корсакову или Вознесенскому. Всем ясно? Займитесь работой!

Со стороны это выглядело более чем чудно, маленькая девочка руководит процессом в отнюдь не маленьком отделении, но если бы их не припугнуть, они и санитаров из психиатрии позвать могут.

А она не сумасшедшая, она просто рано начала познавать сумасшествие этого мира.

Телефон завибрировал.

– Да, - по дурной привычке не глядя, кто звонит, почти прорычала в трубку я.

– Я не вовремя?

Голос Егора слышался нечетко, скорее всего, парень звонил с улицы. Но почему так, ведь у него на это время тренировка.

И что сказать? Вновь проблемы на работе? Да, не вовремя, потому что у меня за закрытыми дверьми насмерть перепуганный ребенок. А ты можешь подождать. Несомненно, Щукину я уделяла куда больше времени, когда он был моим пациентам, и он к этому обращению привык.

– Вик?

Тишина затянулась, а я все еще не могла подобрать правильных слов. Но четко понимала, жизнь девочки важнее, моих отношений.

– Я на работе Егор, и да не вовремя.

Можно было бы пуститься в пространственные объяснения того, что и почему я так сказала, но в сухом остатке, факта это не изменит.

– Я хотел извиниться. Порой я не понимаю, как важно-то чем ты занимаешься. Куда важнее чем многое из того что я предъявлял тебе. Я, правда, понимаю это, и я действительно люблю тебя.

Я даже от удивления, на доли секунды перестала дышать. Это не он сейчас должен был извиняться, а я.

Был у меня странный грех, всегда того не желая, я ломала людей. Но вот в чем беда, я уважала этого мальчика больше чем кого бы то ни было в своей жизни. И была готова на то, чтобы разбиться самой, чем сделать хотя бы скол на его личности.

– Не извиняю, Егор. Потому что ты не неправ. И еще, я действительно занята, у моей маленькой пациентки истерика, прости, но давай я лучше заеду за тобой после тренировки.

На том конце провода раздался смех.

– Виктория, ты совсем заработалась? Вспомни про свою руку. Я сам подожду тебя с работы, хорошо?

А ведь со всем этим, я действительно отключила силой воли пульсацию боли в правой кисти.

– Хорошо.

Я не любила прощания, а потому просто сбросила вызов. Это странное ощущение наполненности и своей причастности к чему-то стоящему не покидало меня. С этим чувством, я сделала последний шаг, до двери палаты Златы Пуховой, с ним же я повернула дверную ручку. Это было моим любимым выражением.

Жить значит – поворачивать дверные ручки.

Всегда было так, был выход, был новый ход, были окна и двери, иногда люки. Но всегда эти поверхности жизни были оснащены замысловатыми ручками. Некая издевка судьбы, - поверни и тебе откроют.

Мой рот распахнулся в немом изумлении и неверии того, что я вижу. Такого просто быть не могло. Не после нашей утренней беседы, не после того, как девочка с аппетитом поела, и уж тем более самое эгоистичное – не после того как моя жизнь со звонком Егора стала налаживаться.

Я ощутила себя резиновой куклой, и на таких же резиновых ногах я сделала еще два шага.

Кровь….

Много крови.

Это всегда кровь….

Жизнь – пульсация крови по вашим венам.

Смерть – ее прекращение.

Красный всегда был моим любимым цветом, последнее, о чем отрешенно подумала я. Все эти мысленные метания заняли не больше секунды, а потом я начала действовать. Три минуты, ровно столько я потратила на то чтобы поговорить с персоналом и ответить Егору. Ровно три минуты понадобилось девочке, чтобы вскрыть свои вены.

Если бы не моя больная рука, мне бы удалось сильнее затянуть самодельный жгут из простыней, еще секунда и мною включена тревожная кнопка. Персонал среагировал почти мгновенно, и уже врачи, подхватив девочку на руки, несли ее в палату интенсивной терапии.

Чуть позже пришел Корсаков, молча уводя меня за руку из лужи крови на полу. Ах, вот оно как происходит. Ты не ждешь этого, не веришь, не думаешь, что это коснется и тебя. А потом уже поздно, и для тебя вдруг неожиданно открывается истина, что ты роботизированная машина, и вещи, что тебя не пугают, по идее нормальных людей приводят в ужас.

– Ты ведь понимаешь, что об этом мы должны сообщить? С девочкой должны работать психологи. Не мы.

Я смогла лишь фыркнуть. Знаю я, как работают эти черти. Наняли мне подобного тогда в детстве после аварии. Пузатый мужчина с толстыми пальцами сосисками долго мучил меня своими каверзными вопросами долгие полгода. Но я еще тогда была крепким орешком.

– Нет. И ты никому об этом не скажешь и персоналу запретишь. Ты ни хуже меня знаешь, что ее там погубят. Найди ей личного психолога!

– Волкова, я никогда тебя не пойму. И именно поэтому, никогда не разлюблю, котенок.

Еще позже я смогла пробраться в палату Златы. От этого не умирают, слава Богу, подростки даже не представляют, как правильно, если можно так выразиться, резать себе вены.

Ее взгляд был виноватым, ей было стыдно, и это уже эмоция.

– Ну, привет.

Не отвечает, но я и не рассчитывала на это.

– Сколько жизней у кошки?

Именно неожиданность вопроса, заставила девочку взглянуть в мою сторону.

– Что?

– Жизней у кошки сколько?

– Девять, - белыми губами прошептал ребенок.

– Считай, это твоя последняя. Больше я свою голову и головы, близких мне людей из-за твоей прихоти подставлять не дам!

Глава 43.

И они ждут Прекрасного Принца, вбив себе в голову этот дурацкий рекламный образ, который плодит неудачниц, будущих старых дев и мегер, потому что счастливыми-то их сделать может только мужчина, далекий от совершенства.

Фредерик Бегбедер.