Реабилитация

– Доброе, Саша.

Коротко ответил Николай Константинович, без грамма злобы, что бурлила у меня внутри.

Я молчала, молчала, пока брала папки со стола, молчала, делая разделяющие нас два шага, молча, протягивала их ему и оставаясь на месте, в мельчайших подробностях следя за его реакцией.

– Да, я в курсе.

Я поверила в это еще утром в машине, а если быть честнее, еще месяцы назад в Москве. Александр Корсаков пройдет по моей голове, с хрустом побед. Он сделает это, потому что способен на многое.

– Ты дерьмо!

Только и смогла подытожить я, все еще глядя в льдистые голубые глаза. Такие родные, с прожилками синего.

– А ты на что рассчитывала, маленькая? В сотый раз, делая мне больно и отказываясь от меня, ты думала, я не буду защищаться? Николай Константинович пострадал из-за тебя, крошка. Он, как и я, всегда защищал тебя, и что вышло.

– Саша! – учитель попытался вмешаться, но мы оба его игнорировали. Это действительно не касалось его.

– У тебя проблемы с душой, раз ты на такое способен. Они у тебя всегда и были, просто я ошибочно полагалась на то, что смогу изменить тебя. Бог с ней с любовью, сексом или свадьбой. Я отдавала тебе всю себя, он, - я указала рукой на учителя, - отдавал тебе всего себя, а как ты отплатил нам, Алекс Корсаков?

Я не дрожала и не кричала. Мой менторский тон был спокойнее чем, если бы я читала молитву перед сном. В отличие от человека напротив меня, я точно знала, что вернусь в уютный дом, возьму за руку любимого человека и подытожу день тем, что моя совесть чиста. Моя совесть была чиста, даже зная, что я столкнула его в пропасть со злом.

– Я любила тебя, Лекс. Когда-то, я тебя действительно любила. Но не теперь. Теперь мне тебя жалко.

– Хватит, - резко обрубил меня он, - хватит, Волкова! Ты действительно ничего не понимаешь, или только прикидываешься дурочкой.

– Пошел ты к черту, Лекс.

Я видела, как за ним захлопнулась дверь. А еще слышала, как что-то лопнуло в двух сердцах в этой комнате.

Глава 47.

Любовь — это боль и мука, стыд, восторг, рай и ад, чувство, что ты живешь в сто раз напряженней, чем обычно, и невыразимая тоска, свобода и рабство, умиротворение и тревога.

Сомерсет Моэм, “Театр”

Раздался телефонный звонок, а я все еще судорожно сжимала пальцы и пялилась в одну точку на диване, где минуту назад сидел Александр Корсаков. Пытаясь выжечь взглядом его энергию из пространства вокруг, как злокачественную опухоль.

– Извините, - казалось неуместным сейчас решать свои дела при учителе, потому я вышла из кабинета и лишь там ответила на вызов - Да, Егор.

– Ничего не хочешь мне рассказать?

Открытый вызов в голосе парня был редкостью, и только вчера вечером было все хорошо, а об увольнении он знать не мог.

– Что-то случилось?

– Можно и так сказать, проверь почту, Вик.

Он отключился, не сказав больше не слова. Либо сегодня мир идет на меня с войной, либо я слишком остро на все реагирую?

Пальцы бегло запорхали по приборной панели и, обновив почту, я раскрыла присланный Егором файл. Телефон выпал из моих рук, просто чудом не разбиваясь о кафельный пол в дребезги. От увиденного в голове помутилось. Фото. Много фото, на одних Алекс обнимает меня у подъезда моего дома, на других целует в губы, ракурс подобран так успешно, что его утренний поцелуй здесь кажется куда более страстным даже для меня самой, на третьих я сажусь к нему в машину, и чему-то улыбаюсь. И на каждом фото проставлено число. Сегодняшняя дата!

Пожалуй, этот удар Алекса, пробил мою броню насквозь.

Подобрав телефон, я набираю номер Егора, еще не сообразив, как буду оправдываться, но точно уверенная, что нельзя оставлять это просто так.

– Да?

В голове все было туманным, пустым и далеким. Но как не странно звук его голоса прогонял эту дымку, давая хоть немного здраво мыслить.

– Эти снимки настоящие?

О, да! Настоящее быть не может.

– Да, но как бы нелепо это не звучало, все было не так, каким оно выглядит. С утра мою машину разбили, и я позвонила Корсакову, потому что была уверена, что машину разбили по поручению Пухова, а они друзья. Я не целовалась с ним, это такой милый ракурс, что у самой возникают сомнения. В машину я села только потому, что мы опаздывали. Клянусь, если бы я знала что так выйдет, я бы на метры не подошла к этому подонку!

Сердце дернулось, еще никогда я не говорила об Алексе в таком ключе.

– Подонок?

Выдохнула.

– Из-за него уволили меня и Вознесенского.

– Не понимаю.

Я и сама не понимала. Я не понимала, как теперь буду помогать семье, как помогу пожилому учителю, для которого это удар ценою в жизнь. Не понимала, как буду смотреть в глаза всем тем людям, которых я оставляю в отделении на попечение не таких хороших врачей. А если думать о Злате и том, что девочка наверняка почувствует себя в очередной раз брошенной, сердце кровью обливается.

– Ну, милый друг так мстит.

– За то, что ты его бросила? Уверена? Он не сильно похож на такого подонка.

А вот в этом я была уже не уверена. Совсем.

– Не думай об этом, просто сотри, эти чертовы снимки и если увидишь вблизи Корсакова или Пухова, просто не связывайся с ними, хорошо?

Пожалуйста, согласись, внутренне молилась я. Если через меня навредят еще и Егору, то я не уверена в том, что не накинусь с кулаками на причины моих бед.

– Хорошо. Тебя из больницы забрать?

Я посмотрела на часы, оставалось не больше двух часов до конца рабочего дня, и я не имела права не воспользоваться возможностью передать свои дела единственному человеку, за работу которого могла бы теперь поручиться.

– Давай, встретимся дома. Мне нужно….

– Не оправдывайся, я не поверил в это, даже когда увидел снимки.

– Спасибо.

Собрав кучу папок и почти судорожно распечатывая рекомендации и план лечения, я не любила делать что-то наспех, но сейчас это было меньшим, что я могла сделать для своих пациентов. Хватило ума почистить все компьютерные файлы и за каких-то десять минут собрать все свои вещи. Упаковывая органайзер, я была настолько зла и одинока, что тот полетел в ближайшее мусорное ведро, а вслед за ним и другие вещи, многие из которых привозил мне Корсаков из поездок.

– За что ты их так?- решил пошутить вошедший в ординаторскую Олег, но увидев мою реакцию, быстро стал серьезным, - так значит, это не слухи?

– Про мое увольнение, нет. Послушай, я видела твои работы, ты не плохой врач, если станешь серьезнее, многого добьешься. Я просто надеюсь, что ты сможешь противостоять этой системе, держи, - я протягиваю ему распечатанные документы, - это мои пациенты. Особенно удели внимание Злате Пуховой, она не подпускает к себе мужчин, но скажи ей, что ты мой друг. И я тебе доверяю.