Река, что нас несет

— Нет, я не хочу есть, спасибо. Только спать… Разве что глоток вина.

Он выпил вина и еще раз отказался от ужина. Ясно было, что после долгого пути на него обрушилась усталость. Он улегся в расщелине между скалами и свернулся клубком. Когда сплавщики хватились его, он уже спал.

— Мне жаль этого человека, — сказал Американец. — Обжорка, покрой его хоть попоной Каналехаса, на заре еще холодно.

Ни слова не говоря, Паула опередила мальчика и заботливо укрыла незнакомца этим убогим одеялом, еще хранившим тепло животного.

Так очутился в артели этот человек, оказавшийся ретивым работником и хорошим товарищем, хотя и чересчур молчаливым и замкнутым. Сплавщики сразу же окрестили ого Встречным, будто не верили даже тому, что его зовут Антонио. Как-то утром, спустя несколько дней, Паула, некоторое время наблюдавшая, как он орудует багром на крутой излучине реки, спросила Горбуна, с которым они остались вдвоем в лагере:

— Как ты думаешь, Сантьяго, кто этот человек?

— Откуда мне знать! Первый раз в жизни вижу такую артель: Американец, баба, Англичанин, а теперь еще Встречный.

— Как, по-твоему… — не отставала девушка, — он правду о себе рассказал? Что он делал в горах?

Горбун перестал колоть дрова и тяжело дышал, распрямившись. Обжорка спустился к реке за водой. На этот раз они остановились в долине между Осентехо и Вальтабладо, не доходя до моста, чтобы затем вернуться в ущелья Арботеа и Отер, чьи скалы напоминали о том, что они еще не выбрались из сьерры.

— Откуда мне знать! А тебе-то что?

— Интересно, — неожиданно вырвалось у девушки. — Я хочу знать о нем все-все… Чем он занимался? Кто он?

Горбун пристально посмотрел на нее, и Паула уже в который раз подивилась проницательности глаз этого жалкого калеки. «С ним надо быть поосторожнее», — подумала она.

— Ты задаешь слишком много вопросов… У пего, как и у всякого, есть своя тайна… Мы приняли его в свою артель, и теперь он пойдет с нами. Ведь он не первый, кого мы встретили в горах.

Паула предпочла не выказывать больше любопытства. Действительно, Горбун прав, Антонио был не первым. Чувствовалось, что они приближаются к более населенным краям. Через мост Шли люди, а накануне им удалось перекинуться несколькими словами с рыбаками-браконьера-ми: чтобы не попасться жандармам, они исхитрились ловить рыбу во время обедни, да еще с такого места, откуда хорошо была видна церковь Вальтабладо, в которую отправились блюстители порядка. Рыбаки считали их, когда они входили, и, пока все были там, успели вытащить нескольких усачей и щук. Обжора, разумеется, выклянчил самум крупную рыбину.

Как сказал Балагур, здесь, по сравнению с горами, народу было не меньше, чем на главном проспекте в Куэнке. Были здесь и крестьяне из долины, чье плодородие и климат не уставал нахваливать Кривой. Раз он даже не выдержал, видя, как неумело рыхлит землю какой-то поденщик, и, вырвав у него мотыгу, принялся сильными, уверенными ударами разбивать комья. Любо-дорого было смотреть.

— Это еще мотыга никуда не годная, — сказал он, возвращая ее поденщику, — глубоко врезается, и рукоять плохо прилажена… Видал, болван? Вот как рыхлить надо!

— Чай не на себя работаю, на хозяина, — ответил парень.

— При чем тут хозяин? Это земле нужно, чтобы она воду лучше впитывала, не давала ей стечь, чтобы укрывала, а не давила семена.

— Браво, Донато! — захлопал в ладоши Балагур. — Старый конь борозды не портит! Ты заслуживаешь стеклянного глаза, чтобы снова стать красивым.

— Однажды мне уже покупали, — ответил Кривой, утирая пот с лица. — Моему командиру не нравилось, что у него на карауле стоит такой урод. И он купил мне глаз, да только другого цвета, и стало еще хуже. Пришлось выкинуть, — засмеялся он.

Земля была страстью Кривого. В тот же день поспорили, где лучше жить: в горах или на плодородных полях в низовьях реки. Балагур, как истинный горец, защищал горы, Дамасо поддерживал его, так как ему по душе было все дикое и суровое.

— Тоже придумали! — воскликнул Кривой. — .Там и земли-то нет, чтобы пахать. Разве что на склоне найдется клочок, да в ущелье не больше двух пядей. Нет, мне по сердцу широкие, плодородные поля с прямыми бороздами, убегающими вдаль! Нет в мире ничего лучше, как смотреть на воду, медленно бегущую у твоих ног, от нее становится бурой светлая, пыльная земля, а она все поднимается и поднимается.

— Подумаешь, смотреть, как бежит вода из оросительного канала, — возразил Балагур. — Гораздо приятнее смотреть, как бежит река!

— Река уносит воду с собой, а на полях вода остается. Ах, когда наконец у меня будет земля!

— Скоро, вот женишься на вдове.

— Конечно, женюсь, а что?

— С землицей красавицы не найдешь, дружище.

— А мне и не надо. Я сам не красавец. Крестьянину в доме нужна хозяйка. За пятнадцать лет я уже кое-что скопил.

— Еще бы, черт подери! Ведь ты после сплава идешь к себе в деревню пешком.

Кривой согласился, он действительно во всем себе отказывал, но что поделаешь, раз ты родился безземельным… У отца земля была только та, что прикрыла его могилу. Нет справедливости на свете! Столько богачей, у которых земли больше, чем надо, пот они и разводят на ней куропаток! Прав Негр, пора землю поделить среди всех по справедливости.

И тогда Двужильный рассказал сплавщикам о самом справедливом дележе, какой ему довелось увидеть в своей жизни: Совет крестьян по орошению земель в Валенсии сам распределял воду, без сеньоров судей, а вода в тех краях еще важнее земли, там без нее ничего не сделаешь. И никаких гербовых бумаг.

— Никаких гербовых бумаг? — удивились все.

Двужильный подробно объяснил им то, что видел своими глазами. Такой и должна быть справедливость, когда все люди… По тут они увидели, как Паула поскользнулась на откосе у реки и, выронив глиняный кувшин, упала в воду.

Все бросились к ней, но она уже встала. Вода доходила ей до бедер. Мужчины помогли девушке выбраться на сушу. Зайдя в лагерь, она взяла плед и скрылась за скалой, а сплавщики снова уселись в кружок, словно ничего не произошло. Однако с нетерпением ждали появления Паулы. Наконец она вышла, закутанная в плед по самые щиколотки и обнаженной рукой прижимая к толу ворох бело-черной одежды. Мужчины проводили жадным взглядом этот пленительный для них силуэт.

— Вот бы стать пледом! — прошептал Белобрысый, выразив вслух общую мысль.

— А еще лучше ящеркой, и забраться вверх по ее ногам, — почти крикнул Сухопарый.

Остальные молчали. Паула подошла к костру, остановилась и тут же направилась к песчаной отмели, вниз по течению.

— Иди сюда! — крикнул ей Балагур.

— Нет. Я лучше обсохну на солнце, — ответила она решительно.

Снова наступило молчание. Американец перестал есть и поднялся.