Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
– До поступления в университет обучался в Симбирской классической гимназии.
– Окончили курс?
– В 1883 году.
– За границей бывали?
– Нет, не бывал.
– На чей счет обучались в гимназии?
– На счет родителей.
– К дознанию ранее привлекались?
– Не привлекался.
– Господин Ульянов, на основании закона Российской Империи от девятнадцатого мая 1871 года я, отдельного корпуса жандармов ротмистр Лютов, в присутствии товарища прокурора петербургской судебной палаты Котляревского, а также понятых Иванова и Хмелинского - письмоводителей канцелярии для производства дел о преступлениях
4
– Ну-с, продолжим дознание, - ротмистр Лютов кивнул головой товарищу прокурора.
– Господин Котляревский, прощу задавать вопросы.
Продолговатый череп, хрящеватый нос, впалые щеки - все это делало товарища прокурора похожим на птицу, готовую вот-вот клюнуть лежащее перед ней зерно. Рядом с плечистым, круглолицым ротмистром Котляревский выглядел утомленным, усталым, но более таинственным и загадочным.
– Известно ли вам, господин Ульянов, - начал товарищ прокурора, слегка наклонив набок голову, и это еще больше сделало его похожим на птицу, - что мы полностью располагаем сведениями о вашем участии в подготовке покушения на жизнь государя императора?
Котляревский положил на стол перед собой очень чистые, тщательно вымытые руки с длинными, аккуратно отполированными ногтями и медленно сжал пальцы в кулаки.
Саша посмотрел на ротмистра. Розовощекий добродушный Лютов доверительно повел бровью, как бы говоря: «Ну, что вам стоит, Ульянов? Мы же интеллигентные люди. Сознавайтесь - и дело с концом. Есть же на свете много других, более приятных и интересных дел, кроме этого, надоевшего и вам, и нам допроса».
Котляревский убрал со стола руки, наклонился над лежавшими перед ним бумагами.
– Я повторяю свой вопрос, - сказал он ровным, спокойным голосом.
– Известно ли господину Ульянову, что мы располагаем...
– Мне ничего не известно, господин товарищ прокурора, - перебил его Саша.
– Для простоты обращения можете называть меня просто господином прокурором.
«А он тщеславен», - подумал Саша и усмехнулся. Котляревский поймал эту усмешку, выпрямился. Светлые глаза недобро сузились.
– Сколько у вас было метательных снарядов?
– резко спросил товарищ прокурора.
«Он действительно все знает!» - ужаснулся про себя Саша и вздрогнул, но тут же овладел собой.
– Прошу не кричать на меня, - произнес он тихо, не поднимая головы.
– Мне нездоровится.
– Глаза!
– крикнул Котляревский, вскакивая со стула.
– Глаза, Ульянов! Смотреть на меня! Кто делал снаряды? У кого на квартире? Из чьих материалов?
Саша, поймав взгляд прокурора, несколько секунд не отпускал его.
– Отвечайте!
– раздраженно стукнул Котляревский кулаком по столу.
Саша оглянулся на понятых: Иванов и Хмелинский с любопытством и одновременно с испугом разглядывали его.
– Вы ведете себя недостойно образованного человека, господин прокурор. Особенно в присутствии нижних чинов вашего ведомства.
– Хорошо, я принимаю ваше замечание, - неожиданно улыбнулся Котляревский и провел рукой по своим редким волосам.
– Прошу извинить
Он сел, снова положил перед собой свои холеные руки и медленно сжал пальцы в кулаки.
– Потрудитесь объяснить мне, Ульянов, почему вы вздрогнули, когда я впервые упомянул о метательных снарядах?
– Я уже объяснял: мне нездоровится.
– А Канчер?
– Что Канчер?
– Вам знакома такая фамилия?
– Смешной вопрос: меня арестовали на квартире Канчера.
– Зачем вы пришли к нему?
– Он мой товарищ по университету.
– А вот сам Канчер сообщил нам, что он больше не считает вас своим товарищем. Он весьма сожалеет о своем знакомстве с вами... И Горкун тоже. Вот, не угодно ли ознакомиться?
Котляревский придвинул бумаги к краю стола. Саша, не дотрагиваясь до них, прочитал несколько фраз, и внутри стало пусто и холодно: да, это писал Канчер. Такие детали мог знать только он. Значит, Канчер выдает. Но при каких обстоятельствах арестовали самого Канчера? Брошены ли бомбы в царскую карету? Сейчас он заставит этого самовлюбленного прокурора сказать то, чего он говорить не должен.
Саша поднял голову, в упор посмотрел на Котляревского. Спросил четко, отрывисто:
– Царь жив?
Лютов и Котляревский поднялись почти одновременно. Сзади с шумом встали понятые.
– Благодаря мудрости господней и провидению монаршей судьбы, - постным голосом начал Котляревский, - драгоценная жизнь государя императора Александра Александровича в полной безопасности. Благодаря тебе, господи!
Прокурор и жандарм истово закрестились. Понятые клали после каждого знамения поясной поклон.
Значит, покушение не удалось. Организация раскрыта. Но кто арестован еще?
Лютов и Котляревский сели. Прокурор взглянул на арестованного и понял: совершена ошибка. Если раньше он, арестованный, мучился неизвестностью, то теперь он уже кое-что знает.
Досадуя на себя, что в порыве верноподданнических чувств допустил просчет, Котляревский пошел напролом.
– Вот бумага, перо и чернила. Пишите все о своем участии в заговоре.
– Мне не о чем писать, господин прокурор.
– Но вы же открылись своим вопросом, Ульянов. Глупо продолжать запираться.
– Я ни в чем не открывался.
– Не переоценивайте своих способностей. Вы все равно во всем сознаетесь. Я обещаю вам это.
– Спасибо.
– Не паясничайте, Ульянов. Я жду.
«Любыми средствами надо сделать так, чтобы меня отправили обратно в камеру, - лихорадочно думал Саша.
– Если организация раскрыта, надо выработать линию поведения. Мне надо твердо знать степень их осведомленности. Мне нужно подготовить свою систему ответов, чтобы не только отвечать, но одновременно и узнавать. А на это требуется время. Хотя бы одна ночь...»
– У нас есть возможности, Ульянов, оживить вашу память.
– Какие же?
– Вам знакомо такое слово - «дыба»?
– Знакомо.
– Хотите познакомиться с ним поближе?
– Пока нет.
– А если вам начнут выдергивать ногти?
– Стыдитесь, господин прокурор.
– Ломать суставы?
– Примитивно.
– Выкалывать глаза?
– Что еще?
– Резать ремни со спины?
– Все?
– Нет, не все. Вас обдерут кнутом, как липу. Вас будут кормить селедкой и не будут давать воды. Вас будут, черт возьми, двадцать четыре часа в сутки пытать самые изощренные палачи!