Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
– Слабая фантазия, господин прокурор.
– Они развязывали языки и не таким, как вы!
– Вполне возможно.
– Вас четвертуют! Вас изрубят на плахе, как капусту!
– Не исключено.
– Кто делал бомбы?
– Не знаю.
– Где взяли взрывчатку?
– Не знаю.
– Кто руководил организацией?
– Не знаю.
– Сколько было метальщиков?
– Не знаю.
– Где Шевырев?
– Не знаю.
– Куда скрылся Говорухин?
– Не знаю.
– Когда возник заговор?
– Не знаю.
Котляревский закрыл глаза. Открыл.
– Вы будете, наконец, отвечать, Ульянов?
– Я уже сказал: мне нечего отвечать.
Прокурор посмотрел на Лютова. Жандарм пощипывал усы.
– Значит, не хотите давать показания?
– Мне нечего показывать.
– Ну что ж, дело ваше.
Лютов погладил усы. Удовлетворенно улыбнулся.
– Между прочим, ваш упорный отказ отвечать уже говорит нам о многом.
– Например?
– Например, о вашей далеко не последней роли в организации покушения.
– Ни о каком покушении мне ничего не известно.
– А вопросик? О здоровье государя? Который вы задали господину товарищу прокурора палаты?
– После ваших нелепых обвинений это был естественный вопрос.
– Не скромничайте, Ульянов. Мы имеем некоторый опыт в производстве дел, подобных вашему.
Саша молчал. «Может быть, я и в самом деле держу себя неверно?
– думал он.
– Нельзя все время отказываться. Надо что-то отвечать, сбивать их с толку. Но что?»
– Уж поверьте мне, Александр Ильич, - продолжал доверительно Лютов, - из нашего сегодняшнего разговора я узнал гораздо больше, чем вы предполагаете. Уж поверьте вы мне.
Саша молчал.
– Вы будете весьма удивлены, когда я представлю вам доказательства верности моих слов.
Саша молчал.
– Многие мои клиенты, когда я раскрываю перед ними свою лабораторию, горько сожалеют о своем поведении. Они-то думают, что нам ничего не известно о них, а мы, оказывается, прекрасно все знаем!
Лютов коротко и жизнерадостно хохотнул. Глядя на арестованного, он улыбался ему широко и открыто. Как лучшему другу.
– Имеете что-либо присовокупить к своим предыдущим показаниям?
Саша покачал головой.
– В таком случае, как прикажете объяснить в протоколе ваше нежелание отвечать?
Саша устало пожал плечами.
– Потрудитесь сами сформулировать причину своего отказа. Вот перо и бумага.
Подумав немного, Саша взял перо и написал: «На предложенные мне вопросы о виновности моей в замысле на жизнь государя императора я в настоящее время давать ответы не могу, потому что чувствую себя нездоровым и прошу отложить допрос до следующего дня».
Арестованного увели.
– Ну, фрукт, доложу я вам!
– расстегнул верхнюю пуговицу сюртука Котляревский.
Ротмистр сделал знак Иванову и Хмелинскому. Писари заученно встали, вышли в коридор.
– Лично я, - потрогал себя за усы Лютов, - доволен сегодняшним днем. Если вся эта компания хотя бы отдаленно напоминает желябовскую «Народную волю» и если у них тоже есть свой Исполнительный комитет, то Ульянов непременно член этого комитета.
– Вполне может быть, - согласился Котляревский.
– Нет, вы только вспомните, как он держался все эти четыре часа! Из него же так и прет воля, ум, выдержка. А ему только
двадцать лет! Нет, с такими качествами он, естественно, не мог быть на второстепенных ролях. Он один из членов руководящего ядра. Непременно! Перед нами нить в самое сердце заговора. Повторяю: я весьма доволен сегодняшним днем. Весьма!5
Сразу же после уроков Володя пошел в женское училище к Вере Васильевне Кашкадамовой: на перемене в гимназию приходил от нее посыльный и сказал, что Вера Васильевна просит прийти как можно скорее.
Увидев Володю, Вера Васильевна опустила глаза, но тут же снова подняла их и посмотрела на Володю печально и строго.
– Садись, - тихо сказала она.
Володя сел на край стула, поставил около ног ранец.
– У вас в семье случилось огромное несчастье, Володя.
Он быстро поднялся.
– Мама?
– Нет, нет... Катенька Песковская написала мне из Петербурга... Вот, прочитай. Саша и Аня замешаны в покушении на царя.
– На царя?!
Он машинально сел. Снова встал. Уронил ранец. Вера Васильевна молча протягивала письмо. Он взял его отрешенным жестом.
– Кто такая Песковская?
– Это же твоя кузина, Екатерина Ивановна Веретенникова. Разве ты забыл?
– Ах, да...
Строчки разъезжались перед глазами. Буквы прыгали. Смысл написанного доходил с трудом... «Замешаны в заговоре против жизни государя... Саша и Аня... (И Аня?!) Нужно осторожно предупредить Марию Александровну, чтобы с ней не случился удар. Ведь годовщина смерти Ильи Николаевича была совсем недавно...»
Володя опустил письмо. Руки его изредка вздрагивали.
– Когда вы получили письмо?
– Сегодня, Володя, сегодня.
– Мама не знает?
– Конечно. Я сразу послала за тобой. Ты мужчина. Надо найти какие-то первые слова для Марии Александровны. Я очень боюсь за ее сердце. Эта недавняя годовщина Ильи Николаевича. Ведь она так тяжело перенесла ее... Это ужасно. Одно за другим.
Войдя в дом, он остановился в прихожей и долго не мог сделать первого шага вверх по ступенькам лестницы в комнату мамы.
– Володя, это ты пришел?
– раздался сверху ее голос.
Он молча стоял перед лестницей.
Ступеньки заскрипели, Мария Александровна спускалась вниз.
– Почему ты не отвечаешь, Володя?
Он поднял голову и посмотрел на нее растерянно и беспомощно.
– Что случилось, Володя? Что-нибудь в гимназии? Ну-ка, иди сюда, к свету.
Мария Александровна вошла в столовую. Он шагнул за ней через порог.
Мария Александровна обернулась. Второй ее сын - коренастый, лобастенький, с золотистым пушком на подбородке - стоял перед ней непривычно понурый, вялый.
– Что произошло?
Он посмотрел на нее, опустил глаза, снова взглянул на мать, поджал задрожавшие губы, заговорил невнятно, отрывисто:
– Мамочка, что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой! Мы все будем рядом с тобой! Я скоро окончу курс, и ты никогда ни о чем не будешь беспокоиться...
Она быстро взяла его руку. Сжала в запястье.
– Говори немедленно: что случилось? С кем? С Аней? Сашей?
Он горестно кивнул.
– Когда? Кто сообщил? Откуда ты узнал?