Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

— Дрочит, — сказала Ева и прыснула от смеха.

Гена залился краской. Он был уже настолько потный, что с очков стекало.

— Меня закрыли, — пропищал он противным плачущим голосом.

За дверью грянул дружный смех нескольких глоток. Там все слышали.

— И что нам теперь делать? — спросила Ева раздраженно. — Любоваться его прыщами?

Девчонки подошли ближе. Ему было так стыдно, что он не мог поднять лицо.

— А мы попросим их нас выпустить, — сказала Кристина.

От ее голоса Гена вдруг перестал дышать. У нее был чистый и нежный голос — как будто с ним заговорила мама, а ему нет еще пяти. Особенный голос. С Геной говорила мечта.

Он поднял глаза. Ева осталась позади, а Кристина стояла совсем близко, ее духи перебивали вонь туалета. Ему было стыдно, он хотел отвести взгляд, но не мог. Она была нереально, неестественно красива — одного взгляда хватало, чтобы исчезло все: грязный кафель, лужи под ногами, гиканье за дверью, вонь, злая и тоже красивая Ева. Остался только ее голос, ее волосы, расстегнутая верхняя пуговица на ее блузке. Ева была кукла; Кристина была ангел.

И случилось то, чего он не ожидал никогда — Кристина приблизилась, встала на цыпочки, обняла его за шею и поцеловала. Это длилось не более двух секунд — нежное прикосновение, ее запах, губы, язычок, тепло ее тела совсем рядом. Это был поцелуй с мечтой. Это длилось не более двух секунд, но это было что-такое о чем вспоминаешь потом годами. Это был сон.

Он не мог прийти в себя. Он был как зомби, мясная кукла — его поставили на ноги, и он стоял до распоряжений.

Дверь незаметно открылась. Кристина проскользнула мимо и исчезла. Ева грубо толкнула его локтем, крикнула «Отвали!», и тоже исчезла.

Гена не двигался. Он словно умер. Все процессы в нем остановились — не бежала по венам кровь, не дышали легкие.

Он вышел в коридор как марионетка. Он увидел Святую Веру. Она упала на колени посреди больничного коридора — медсестры тянули ее за руки, а она ревела будто оккупанты забирают у нее ребенка. Он увидел толпу одноклассников и одноклассниц, с интересом глядевших на этот жестокий цирк. Он увидел Кичу, Дудника и Мамая, гоготавших над Верой так же, как минуту назад над Какашкой. Он увидел Кристину.

— УЭЭЭЭЭЭЭЭ! — ревела Вера, как раненый на охоте зверь.

Гена пошел разрезая толпу прямо на Кичу. В голове стучал пульс. Кристина смотрела на него — или ему так казалось. Он остановился возле Кичи. Перевел взгляд на стоящего рядом Мамая. В груди похолодело как перед прыжком с парашютом. Это было не хорошо, не плохо — просто это надо было сделать.

Гена ударил Мамая кулаком в висок. Мамай как раз поворачивал голову и удар по касательной сошел по челюсти. Кто-то из девочек ахнул.

Удар получился так себе. Но Рубикон был перейден.

* * *

WE DEAD — утверждала надпись на стене школы.

Гена сидел на корточках по этой надписью. Он докуривал сигарету и близоруко вглядывался в заснеженную дорогу по которой пестрая толпа валила со школьного крыльца по домам. Гена искал взглядом объемную белую куртку Кристины.

Неподалеку кучка девятиклассников распивала портвейн из горлышка тяжелой темной бутылки. Пролитые на снег капли были похожи на кровь. Поодаль курили Кича и Дудник. Кича подмигнул Генке, а Дудник провел ладонью у горла. Гена оскалился и отвернул от них свою вдребезги разбитую морду.

Он думал о Кристине. Что он ей скажет? Что она к нему чувствует? Ничего? Тогда как же этот поцелуй? Он надеялся, что Кристина очень сочувствует ему после драки с Мамаем — девочки всегда жалеют побитых мальчиков.

Второй раз в жизни он пытался завязать что-то с девчонкой. С Кристиной было даже страшнее чем с Юлей. Кристина была ошеломляюще красива — она явно была не для него. За все несколько лет, что он ее знал, она вряд ли сказала ему и три фразы, они даже не здоровались при встрече. Она обращала на него внимание только, чтобы вместе со всеми поржать над Какашкой. Ева часто над ним подтрунивала; Кристина его просто не замечала.

А теперь поцеловала его. Сама. Он бы не простил себе никогда, если бы после этого хотя бы не попытался.

Кристина вышла с Евой. Гена выругался.

Девчонки вышли за школьные ворота — и неожиданно Генке повезло: оказалось, Еву ждала машина. Из опеля вышел парень лет восемнадцати и поцеловал Еву. Девочки попрощались — Ева уехала с парнем, а Кристина пошла одна.

Гена догнал ее и позвал. Она обернулась.

— О Гена, привет! Как ты? — она встревоженно посмотрела на его глаз. — Сильно болит?

— До свадьбы заживет.

Выражение ее лица быстро менялось — удивление, улыбка, тревога. Это завораживало.

— Тебе в какую сторону? — спросил Гена.

— К парку.

— И мне. Пойдем вместе?

— Как хочешь, — она пожала плечами.

Гена опьянел от собственной наглости.

Они шли молча. Пауза становилась все более неловкой. Нужно было сказать хоть что-то. И он решил идти напролом.

— Знаешь… вчера… тот поцелуй… — это было самое лучшее, что со мной произошло…

Она улыбнулась. Он путался в словах.

— Я думаю… что… я… люблю тебя…

Последние два слова прозвучали совсем тихо.

Пару секунд она сдерживалась, а потом расхохоталась. Гена траурно молчал.

— Ты это серьезно? — спросила она сквозь смех.

— А тебе это смешно? — выдавил он из себя.

Она заставила себя перестать смеяться, заглянула ему в глаза и взяла его за руку.

— Извини, я не со зла. Извини, Гена. Ты хороший парень и хороший человек. И даже немного нравишься мне… как одноклассник…

Он уже понял, что все это значит.

— У меня уже есть любимый человек, — сказала Кристина. — Но мы можем быть с тобой друзьями.

Гена смотрел в сторону.

— А как же тот поцелуй? — спросил он каким-то овечьим голосом.

Кристина вздохнула.

— Понимаешь, мы поспорили с Евой… что я поцелую… ну, тебя…

— На что поспорили? — спросил он механически.

— Ну, она обещала дать поносить кой-какие свои тряпки…

Они дошли до перекреста.

— Мы просто пошутили. Я не ожидала, что это тебя заденет.

Гена остановился.

— Мне в другую сторону.

Кристина печально на него посмотрела. Похоже, ей было действительно неприятно, что все так получилось.

Он чувствовал себя идиотом. Он сочинил любовь. Слепил из тумана воздушный замок и уже готовился в него заселяться. Он понял почему жертвой этого спора оказался именно он. Просто я самый некрасивый мальчик в классе, понял он. «Неуклюжий, прыщавый, долговязый очкарик с писклявым голосом… фуфло… ничтожество… какашка…». Генке показалось, что он слышит резкий Юлин голос.