Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Мимо проехали две иномарки, одна за другой. Парень с надеждой косился в их сторону, но не одна из них не сбавила ход.

— Где у него кошелек? — спросил Горик, указывая пистолетом на труп.

— В куртке… во внутреннем кармане… не убивайте меня, ладно?

Горик расстегнул куртку, достал бумажник. Там оказалась гигантская для Горика сумма, где-то сотни две.

— Хватит, Горик, — сказала Юля. — Надо сваливать.

— Давай деньги, — приказал Горик.

Парень резво достал и отдал ему свой кошелек.

— А теперь раздевайся.

— Горик, хватит, — вмешалась Юля. — Я сейчас уйду.

— Юля, ты, что не хочешь посмотреть на голого пацана? Раздевайся, гнида, полностью раздевайся!

Парень медленно расстегнул куртку. Горик выстрелил в снег ему под ноги.

— Быстрее раздевайся, сука!

Парень засуетился. Юля отошла к лавочке, хлебнула вина.

— И трусы тоже! — приказал Горик, махая пистолетом.

С каждой новой вещью дела у парня шли все медленнее. Он косился по сторонам, стараясь чтобы это было незаметно (но Горик все равно замечал). Прохожих не было.

Наконец он дошел до брюк.

— Горик, какого хуя ты делаешь? — поинтересовалась подошедшая Юля.

Он и сам не знал.

— А тебе не нравится?

— Нет, — отчеканила она. — Мне не нравится.

У нее горели глаза.

Парень остался в трусах и носках. Он переминался с ноги на ногу при минусовой температуре. У него было спортивное телосложение и дорогие, тоже спортивные трусы. Таких у Горика никогда не было, это еще сильнее его разозлило. Вещи были аккуратно сложены возле трупа, видно Горик считал, что парень заберет и их. На голых плечах жертвы таял падающий снег.

— Это же для тебя, Юля, — сказал Горик. — Мужской стриптиз.

— Мне холодно… — проблеяла жертва.

— Пошел ты, — раздраженно сказал Юля Горику, и отошла.

— Ладно. Как хочешь.

Горик сжал челюсти. Он резко вскинул руку и дважды выстрелил в замерзающего парня. Попал в живот. Парень выпучил глаза и широко раскрыл рот, словно собирался закричать или проглотить большой кусок торта. На его белые трусы спустились два красных ручейка. Его ноги подкосились, он сжал живот, рухнул в снег лицом, перевернулся на бок и замер в позе эмбриона.

Горик запомнил его лицо — лицо, с которым умирают — словно уже не лицо, а резиновая маска, неестественно растянутая на черепе. И выражение этого лица — предел боли, предел шока, предел ужаса. Предел. Дальше ничего нет.

Он запомнил предсмертный стон. Он никогда раньше не слышал ничего подобного.

Он думал, что Юля уже ушла, но она стояла возле лавочки и допивала вино. Когда он подошел к ней, она на него посмотрела — первый раз в жизни на Горика кто-то так смотрел. Это был особенный взгляд. В нем не было ни восхищения, что вот он такой крутой; ни страха перед убийцей; ни ненависти. Юля смотрела так как смотрят на домашнюю овчарку, которая годами была спокойным умным псом и вот только что загрызла человека. Юля пыталась понять как это случилось и кто же перед ней на самом деле. Она словно разглядывала инопланетянина, пытаясь понять как он дышит, что чувствует, о чем думает. И ни хрена не понимала.

Мимо проехал автомобиль, притормозил и тут же дал газу. Возле лавочки валялась пара старых кед и пара ботинок, чуть дальше у киоска два босых тела, одно одетое, другое в трусах и носках. Снег вокруг был красным. И двое подростков с пистолетами пили вино на троллейбусной остановке. Обычный ночной пейзаж.

Горик отхлебнул вина, сплюнул и выбросил бутылку. Теперь он отчетливо чувствовал вкус.

— Помои, — сказал он. — Сейчас возьму нормального.

Он подошел к киоску и постучал в окошко. Внутри горел свет, висела табличка «открыто». Он убежал, подумал Горик про симпатичного продавца. Услышал выстрелы и убежал.

Но продавец оказался на месте, как ни в чем не бывало. Горик заглянул внутрь через стекло, поверх нагромождений соков и шоколадных батончиков — продавец лежал на раскладушке с закрытыми глазами и ритмично дергал ногой. На голове у него были наушники. Идиот, подумал Горик.

Горик постучал. Ноль реакции. Постучал сильнее. То же самое. Тогда он взял пистолет за ствол и выбил стекло в окошке рукояткой.

Это подействовало. Парень вскочил, сорвал наушники и распахнул дырявое окошко.

— Какого… — он увидел направленный на него пистолет и осекся.

— Бутылку самого дорого вина, — попросил Горик. — И открой, будь другом, штопора нет.

Продавец открыл рот, ошарашенно моргнул, но тут же взял себя в руки и полез за вином.

Горик был уже пьян — не от вина, а от новой беспредельной свободы. Свободы от секретных законов, выдуманных для него куклами. Весь их рабский опыт, все их скотские поучения, вся их плебейская премудрость — все сейчас летело к черту. Он мог нарушить любой запрет и взять себе что угодно, и его боялись как тех мужчин, бородатых, с оружием, в камуфляжах, которых Горик видел однажды несколько лет назад. Осталось лишь полустертое воспоминание — они ходят, не разуваясь по ковру на котором он, совсем маленький, играет солдатиками, разглядывают все, будто могут все взять, а отец что-то униженно и быстро доказывает одному из них, наверное главному. И все. Горик так и не узнал потом, кто они были и куда потом исчезли. Возможно, он спрашивал, но он не помнил, чтобы кто-то ему отвечал. Еще запомнились их большие автоматы с коричневыми прикладами.

Теперь стало очевидно: секретные законы не действуют на тех, кто сильнее остальных. А сильнее те, у кого есть оружие и кто готов стрелять из него по другим людям. Возьми пистолет, убей всех, кто тебе мешает, возьми все, что тебе нужно и делай все, что ты хочешь. Вот единственный честный правильный закон. Горик подумал теперь, что секретные законы, по которым его заставляли жить установили отнюдь не куклы — а люди, которые знали единственный честный закон и много стреляли и убивали, перед тем как стать по-настоящему свободными. А позже, когда получили все, только притворились куклами, чтобы их никто не раскусил и делая вид, что живут как все, жили как хотели и делали, что захочется.

Горик опять понимал все. Хотя куклы и затеяли игру, и будут играть в нее вечно — есть те, кто обыграл их однажды, и будет обыгрывать всегда. Потому что победивший каждый раз назначает новые правила — свои правила — а значит, будет выигрывать снова и снова. И нужно победить их хотя бы раз, чтобы навсегда остаться в выигрыше.

Горик чувствовал, что это возможно.

Продавец откупорил бутылку самого дорогого вина и поставил перед Гориком. Он забрал ее и сделал глоток действительно хорошего вина.

Все шло как надо. Победитель всегда пьет хорошее вино.

— Спасибо, — сказал Горик.

— Заходите еще, — в голосе продавца слышалась ирония, но даже она была Горику приятна.

Надо убрать свидетеля, подумал Горик. Он без эмоций навел пистолет на продавца и нажал на курок. Раздался щелчок. Закончились патроны. Продавец вздрогнул.

— Ну ты везучий засранец, — сказал Горик и расхохотался. — Живи.

Юля стояла на остановке, замерзая, подняв ворот косухи и спрятав пальцы в рукавах. Горик протянул ей вино. Она посмотрела своим непонятным нерешительным взглядом и отхлебнула из бутылки. Сейчас Горик был сильнее; неясно надолго ли, но она была в его власти. Ее словно оглушили, и некоторое время она ни в чем не была полностью уверена. Горик знал, что он может ее поцеловать, и он поцеловал. Она ответила. Его руки заскользили по ее телу — все стало просто, как-то само собой. Сейчас она была размякшая, как размороженное мясо.