Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

На лице матери отпечатался ужас. Появился папа с зеленкой и вдруг застыл с шокированным лицом. Гена понял, что его вид их пугает.

Мама приблизила к нему свое перепуганное, размазанное полосами косметики, влажное, чудовищное сейчас лицо.

— Гена! — заорала она, — Гена, скажи же что-нибудь!

— Заткнись, — процедил вдруг Гена.

Подбежал отец.

— Отвали! — рявкнул Генка на папу с непонятно откуда взявшейся ненавистью.

Отец отпрянул и поменялся в лице. Гена не контролировал себя. Не понимал, что говорит и зачем. Он слишком много пережил в этот день и в остальные; его вдруг прорвало.

— Я вас ненавижу! — кричал он родителям. — Ненавижу! Обоих! Тебя и тебя! Чего ты лезешь, папа, со своей зеленкой! Заживет и без тебя! Раньше заживало и никого это не волновало! Чего вы теперь забегали! Ты знаешь папа, что она тебе изменяет? Так чего ты лезешь ко мне, если у тебя такие проблемы!

Папа чудовищно, немыслимо поменялась в лице. Мама поменялась еще сильнее.

На несколько секунд все застыли и замолчали. Оказалось, что никому из троих нечего сказать в эти несколько секунд. Маркиз бороздил кривыми когтями Генкину штанину.

— Это вы виноваты, — сказал Гена негромко. — Вы сделали меня таким. Лучше бы это я тогда умер. Я вас ненавижу. Я ненавижу эту квартиру. Я ненавижу этого кота. — Гена вспомнил про докучливого Маркиза и пнул его ботинком. Маркиз жалобно мяукнул и пропал. — Я все здесь ненавижу.

У родителей были большие, полные боли и ужаса глаза. Гена повернулся и не разуваясь пошел к себе в комнату. Мать с криками бросилась за ним. Он закрылся и подпер дверь стулом. В дверь стучали. Все было как в кошмарном сне.

Гена лежал на своем диване, прямо в ботинках, накрыв разбитую, ноющую, пульсирующую голову подушкой. Больше всех он ненавидел Юлю. Он не знал, как ей это удалось, но она навсегда его изменила. Она заставила его смотреть на вещи ее взглядом. Она сделала возможной сегодняшнюю сцену.

— Гена! Открой!

В дверь долго и бешено колотили. Сквозь стук Гена слышал, как мать говорила по телефону. Кажется, она вызывала «скорую». Возможно, она считала его рану опасной, а может, решила, что он тронулся.

Юля сделала так, что Гена больше не любил своих родителей.

* * *

Все было по-прежнему. После яркой вспышки Гена пришел в школу и увидел то же болото.

Класс гудел как улей. Учительница опаздывала на десять минут. Занимались кто чем — кто общался, кто носился между партами, кто гоготал, кто рисовал половые органы в учебниках по истории Украины. Сидевшая рядом Святая Вера жевала булочку как большое копытное животное, уставившись в новый выпуск «Сторожевой башни». Статья называлась «Примет ли тебя Отец?»

В шею больно кольнуло что-то мокрое. Гена сразу понял, что это наслюнявленный шарик из бумаги. Он почувствовал как все внутри холодеет, по привычке ссутулился, но взял себя в руки и выпрямился. Сбоку послышался гогот. Все повторится, произнес Юлин голос у него в голове, все будет повторятся всегда. А она права, подумал Гена. Нельзя за день сломать то, что создавалось годами.

Следующий шарик попал Генке в висок.

— Какашка! — орали сбоку. — Поверни голову, гамадрил!

Захотелось взять пистолет. Просто сжать в руке, стало бы легче. Но пистолета не было, и Гена уже не был уверен, что пистолет когда-то был. Все повторялось.

— Какашенция! — орал через ряд Мамай.

— Мы будем тебя пиздить, — донесся до Гены более тихий и вкрадчивый голос Друга.

Гена понял, что не в силах повернуть голову и хотя бы посмотреть в ту сторону. Он снова был в панике. В шею залепил новый шарик. У Гены задрожали губы.

Дверь класса со скрипом приоткрылась. Все затихли, ожидая, что сейчас войдет учительница. Но в класс неожиданно вошел Корабль. Гена не поверил глазам. Корабль был точь-в-точь таким же, каким Гена видел его на Калифорнии: в черной, заляпанной грязью косухе, в потертых синих джинсах, в дышащих на ладан черных ботинках. Он был заросший и нечесаный, под глазом виднелся небольшой темный фингал, вероятно уже сходящий.

Класс следил за Кораблем молча, единодушно, с интересом. Корабль напряженно выискивал кого-то среди учеников. От него отчетливо несло спиртным. Наткнувшись взглядом на Святую Веру, он в полной тишине произнес:

— Ого, корова!

Класс взорвался от смеха. Гена смеялась тоже. Вера вспыхнула и уткнулась в парту. Корабль заметил Гену, пару секунд смотрел на него в напряженной задумчивости и наконец узнал.

— Здорово, друг! — обрадовался Корабль, нависая над Генкиной партой. — Сом в этом классе учится?

Класс вновь загудел, объяснив для себя Корабля: к Сомову-неформалу пришел друг, тоже неформал.

Корабль нависал над партой и глядя на растерявшегося Гену через мясистую голову Святой Веры, дышал на нее свирепым перегаром.

— Ну да, — наконец ответил Гена, — но его сейчас нет.

— От блядь, а? — Корабль, похоже, всерьез расстроился. — А я ему тексты принес! Ну, знаешь, у них группа с Тарантулом, «Зона ночи» или что-то в этом роде. Тексты соответствующие, слушай, — Корабль напустил на себя пафосу. — «Переверни свой мир! Переверни свой крест! Топи свою мечту! Ее одну — ко дну…» ну и так далее… Не то, чтоб я был сатанист как эти ушлепки, я к религии ровно отношусь, но ты же знаешь Сома и Тарантула, они ничего другого не играют…

Гена закивал, хотя Сома он знал плохо, а Тарантула не знал вообще. Вера молилась.

Большая часть класса наблюдала за Кораблем с любопытством как за экзотическим диким зверем. Он вдруг замолчал и посмотрел поверх Генкиной головы. Гена тоже посмотрел туда. Возле учительского стола стояли Кича, Мамай и Друг. Они напряженно следили за Кораблем — чужой зверь забрел на их территорию. Мамай стоял между ними как князь, скрестив руки, и смотрел на Корабля наиболее недружелюбно.

Корабль поймал их взгляды и почему-то страшно обрадовался, словно встретил родственников.

— Эй, бандюки! — крикнул он им через ряд. — Сома не видали?

— Не видали, — злобно ответил за всех Мамай.

Корабль засмеялся и подмигнул им подбитым глазом.

— Хайль Гитлер! — крикнул он смуглому Мамаю, вскидывая руку в нацистском приветствии. — White Power! Белая раса победит, пацаны!

Тройка у стола молчала. Кто-то в классе хихикнул. Мамай сглотнул. Было видно, что он здорово рассвирепел.

— И давно Сома нету? — спросил Корабль вновь переключившись на Генку.