Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

— Уже дня три нету, — ответил за Гену внезапно появившийся Игорек.

— Хуево. Нигде его нету. А я такие тексты принес… Не спал, писал… — Корабль вдруг обратил внимание на Игорька. — Чувак, сделай что-то со своими очками. Не знаю, сожги, утопи, разбей, потеряй. Не идут.

Он еще раз пристально вгляделся в обеспокоенное лицо Игорька, дружески похлопал по плечу, подышал на него перегаром и печально констатировал:

— Не идут.

Потом он вдруг заинтересовался Святой Верой.

— О, это ж Кэрри! — заорал он на весь класс веселым голосом. — Мне Сом рассказывал! — Корабль наклонился к Вере и распространяя спиртовое облако, заорал ей в ухо специальным «блэкерским» голосом. — Отдайся Сатане, детка!

— Антихрист! — панически визгнула Вера, закрываясь от Корабля булочкой с колбасой.

Корабль заржал дурным пьяным смехом. Это было похоже на какой-то приступ.

Вошла Анастасия Андреевна, учительница истории и тут же остановилась у доски, окатив Корабля брезгливо-удивленным взглядом.

Класс замер. Корабль обернулся.

— О учительница пришла! Понимаю. Я должен прощаться. Дети должны учиться. Сам я школу бросил по ряду причин, но дети, цветы жизни, должны учиться…

— Молодой человек! — произнесла Анастасия Андреевна раздраженно.

— Понимаю, понимаю… — тут же отреагировал Корабль. Он прикрыл рот ладошкой, так чтобы учительница не видела его губ, повернулся к Генке и зашептал так, что слышал весь класс.

— А Джульетту ты не видел?

По классу пошли смешки. Анастасия Андреевна рассвирепела:

— Молодой человек! Урок идет!

— Понимаю, понимаю… Учиться, учиться и еще раз… Святое. Все. Адью.

Шатаясь, он вышел из класса. Дверь со страшным грохотом закрылась.

* * *

— Кровь! Кровь! Кто на кровь — сюда!

Дистрофического и злобного вида женщина в белом халате призывно посмотрела на Гену.

— Я сдал, — пробормотал встревоженный Гена и отступил на два шага.

— А остальные? — спросила медсестра. — Карточки-то лежат. Где Савчук? Где Еремова?

— Савчук нету, — крикнули из толпы стоящей к окулисту.

— Я не буду сдавать, — испуганно отозвалась Святая Вера. — Это большой грех.

Медсестра сделала циничное лицо.

— Слушая, девочка. У меня много работы, так что не морочь мне яйца. Сдавай кровь, вдруг у тебя СПИД.

Святая Вера стояла в стороне от всех под плакатом «Венерические болезни». Она скрестила руки, по привычке прикрывая бугрящие под свитером груди и была похожа на какую-нибудь великомученицу.

— Это грех, — с достоинством повторила Вера.

Медсестра тяжело вздохнула и скрылась в кабинете.

Гена бродил по грязному больничному коридору, разглядывал плакаты на стенах. Возле кабинетов врачей толпились ребята и девчонки с его класса или школы. В углу сидел запущенный мужичок с костылями и загипсованной ногой. Бегали доктора и медсестры с лицами, похожими на туго натянутые резиновые маски. Воняло потом и лекарствами.

Генка посмотрел на плакат в форме комикса из четырех последовательных картинок. На первой — худощавый мальчик с красным болезненным лицом и почему-то в очках подкуривал спичкой мастерски прорисованный косяк с марихуаной. От удовольствия мальчик жмурился как кот. На второй — все тот же мальчик, только слегка посиневший, широким движением бросал в раскрытую пасть несколько ярких продолговатых таблеток. На третьей — неутомимый мальчуган с осунувшимся серым напряженным лицом целился шприцем во вспухшую синюю вену на туго перевязанном жгутом предплечье. Гена вдруг понял, что мальчик на плакате похож на него самого.

На четвертой картинке был черный могильный камень с высеченной фоткой мальчика, неразборчивыми буквами и цифрами. Гена пригляделся, ему показалось, что там написано «Гена Кашин».

— На тебя похож.

Гена резко обернулся. За спиной стоял Кича и улыбался широкой маслянистой улыбкой. По Генкиной спине побежали мурашки.

— Пацан на плакате похож на тебя, — объяснил Кича. — Только ты же не наркоман, правда, Гена?

Было странно слышать от него это «Гена».

Не давая Генке опомнится, Кича приятельски обнял его за плечи и медленно куда-то повел.

— У меня к тебе дело, — заговорил он дружески. — Я понимаю, ты может быть обижаешься и на меня, и на Мамая, но поверь, все это в прошлом. Я больше никогда не сделаю тебе ничего плохого.

Гена ошарашенно молчал.

— Я даже хотел извинится, — продолжал Кича проникновенно. — Я вообще всегда нормально к тебе относился, но я понимаю, что некоторые наши шутки могли тебя обидеть… Многое, конечно, провоцировал Мамай…

Гена слушал и не верил ушам. Он так растрогался, что чувствовал как подступают слезы. Он был готов все всем простить. Они все куда-то шли.

— Ты неплохой парень, Гена, просто не слился с остальными, не стал как все. А они… Мамай, Друг, они жестокие… Но я не такой. Я никогда не хотел быть твоим врагом… Может быть мы станем друзьями…

Гена не мог произнести ни слова. От влажных глаз запотели стекла очков. Он уже все Киче простил.

— Проходи, — пригласил Кича, пропуская Гену в какую-то открытую дверь.

Гена словно под гипнозом шагнул внутрь.

Дверь за ним с грохотом закрылась. Кичи рядом не было. За дверью кто-то загоготал.

Внутри было тускло и накурено. Гена различил серые кафельные стены, грязные умывальники; он не сразу понял, что находится в туалете.

А где же Кича, думал Генка заторможено, зачем он меня сюда привел.

Потом он услышал женские голоса. Кто-то громко слил воду в бачке.

Я в женском туалете, понял Гена с ужасом. Он рванулся к двери, но ее либо подперли либо держали.

— И сильно побили? — донесся до Гены знакомый голос одноклассницы.

— Да здорово, — ответил другой, тоже знакомый. — Представляешь, мальчики с моего района. Я их даже знаю. Бедный Сом. По-моему, он симпатичный.

По грязному кафелю застучали высокие каблучки. Из кабинок вышли Ева и Кристина. Гена панически бросился на дверь. Девчонки услышали удар и насторожились. Дверь не поддавалась, за ней кто-то гоготал. От стыда, обиды и паники он заплакал.

— Кто здесь? — испуганно спросила Ева в темноту.

— Это… это я… — отозвался он срывающимся на плач голосом.

— Кто я?

— Маньяк, — прошептала Кристина.

— Я… Гена Кашин…

— Какашка?

— Гена Кашин, что ты делаешь в женском туалете?