Резкий поворот

О, она, конечно же, изредка дергала свой поводок, проверяла его прочность, выходила на край рамок клятв и немножко дальше, пыталась те расшатывать, но больше для вида. Понимала, что полная покорность с ее стороны будет подозрительной, сможет спровоцировать жажду избавиться от нее насовсем. Но серьезных усилий не прикладывала, только ждала, ждала подходящего случая, искала каждую крупицу могущества и способ стать сильнее. Глупым людишкам казалось большой забавой отдавать ей собственных оступившихся и разочаровавших хозяев дочерей, дабы устрашить остальных полукровок. И она старалась устрашить, к ее и пленителей удовольствию поедая собственный приплод, поедая медленно, смакуя каждую крупицу плоти, ауры, силы, желания и боли.

Жрала собственную плоть и кровь, забирая обратно ту силу, какую они обретали за свои короткие жизни, усваивая крошки от этих крошек, но ведь усваивая. Примитивнейший, простейший, первобытный буквально жертвенный ритуал — мать, поедающая своих детей, что может быть более эффективно и просто? Для подобного ей не нужен был ни ритуал, ни снятие ошейника, ни даже разрешение хозяев. С каждого своего плода она забирала не так уж много, но много их прошло через ее пасть, чуть ранее выйдя из ее чрева. В позорное рабство длиной больше века она угодила уже соответствуя нижней планке людского пятого ранга, едва оперившейся высшей, старшей порок признавшей, надзирающей за плетями и клетью, но к моменту ее триумфа достигла своих текущих сил, уже ощущая, как жмут ей слишком тесные клятвы, вериги, ошейник и запирающие ритуалы ее клетки. Жмут и жгут, терзают и мучают, но уже не подавляют до конца.

Купивший ее маг ошибся, прорыв в его изысканиях, позволивших делать ее приплод не столь уж бесполезным, увеличить результативность сбора урожая, обернулся провалом. Провалом не в искусстве чар, в каких этот мерзкий червь был чрезмерно хорош, но в интригах, провалом исполнителей, какие губят своих господ даже чаще, чем враги. И хорошо бы намеренно, так ведь хватает и просто дурной инициативности! Ставшую ей привычной тюрьму лихорадило в хладной тряске, никто не знал, удастся ли отвести от себя удар, сумеют ли они сохранить хоть что-то. И ей, многое знающей, ко многим этапам общего плана причастной, но не такой уж и нужной, в этих попытках сохранить имеемое месте не было. Отжила свою пользу, чрезмерно много узнала — она понимала это со всей четкостью, видела во взглядах, ощущала в эмоциях, слышала в тоне голоса ее пленителей и надсмотрщиков.

Оборвали бы ее существование, как есть изничтожили бы, распылили бы ядро сущности, не дав шанса на уход в Инферно или попытку переродиться, пусть и потеряв часть сил в процессе. Только и ждать того мига, как ее польза свое отживет она не стала, ударила раньше, ударила подготовленным все эти годы воздействием, расшатывая клятвы, протискиваясь через святые оковы и подавляя собственные вериги. Один из учеников главного из пленителей, тот, какой чаще всего становился отцом ее приплода, привычно пришел проверить ее оковы и клятвы, привычно намереваясь всласть попользоваться ее беспомощным состоянием. Страсть ему зажигала не внешность и удовольствие, но чувство власти над ее бессильной покорностью, и она ему подыграла, подыграла со всей отдачей, так подыграла, что он не заметил, как ее голос стал гласом, как окутала его разум пелена наведенного безволия, как стребовала она от него устно и на крови отречься от власти над ней, обрывая клятвенный поводок.

Как послала его за ключами от своих оков и клети, все триста пятнадцать ударов секундной стрелки часов боясь проиграть, но так обрадовавшись, когда тупой выродок вернулся с теми ключами, сверкая страстной и довольной усмешкой, все еще считая себя хозяином положения. Ключ разомкнул ее вериги, уже изрядно подрастерявшие изначальную мощь, а сказанное вслух отречение от власти не сыграло бы роли в обычной ситуации, но и так ослабленные ею клятвы надломились, позволив вырвать из себя ядовитую занозу обязательства службы, не потеряв при этом силы. Следующие десять минут она позволила себе потратить на то, чтобы досуха выпить и сожрать потроха столь часто брюхатившего ее смертного, пусть и малой долей, но отомстив за свои унижения.

Она успела покинуть подвалы того тайного убежища, куда ее перевезли за восемь суток до побега, успела за считанные часы до того момента, как их стали штурмовать слуги Деспота, успела, сладостно танцуя на едва держащих ее облегченный вес крышах парижских трущоб, вдыхая затхлый, вонючий, пропитанный бедностью и болезнями, воздух, какой пах для нее исключительно свободой и будущими дивидендами. Ну, что тут молвить? Потеряла она над собой контроль и, случись там оказаться хоть одному внимательному соглядатаю, на какого не сработал простейший отвод глаз, и у нее бы появились множественные дополнительные проблемы.

Следом было много всего, преимущественно не слишком приятного — из Парижа она бежала, как и из Франции вообще, да и в Европе не задержалась. Прекрасно понимающая, что ее будут искать, а также на себе изучившая силу и хитрость людских чародеев, суккуба решительно заявила сама себе, что она не имеет ни малейшего желания играть с ними в любые игры. Не ближайшие лет двадцать уж точно. И вообще, ей бы отъесться как следует за почти полторы сотни лет на цепи, желательно там, где нет вероятности нарваться на слишком зубастую еду. Пассажирское морское судно, идущее под флагом Британии прямо в самую дальнюю из всех их колоний, подвернулось как нельзя вовремя. Ей всегда неплохо давался метаморфизм, так что тихо умертвить первую подходящую под ее критерии и временно оставшуюся в одиночестве пассажирку, избавится от тела и занять ее место было не сложно. Еще проще оказалось очаровать ее мужа и остальную семейку, большую часть пути не вылезая из каюты.

Уже по прибытию в Канберру она быстренько избавилась от родни, даже не став пытаться встроиться в социум, ибо от людей уже банально устала до тошноты, а после отдалась инстинктам своей очень дальней молодости. Когда была она всего лишь чуть более умным, чем обычно бывает, импом, что бродит по бескрайним просторам Инферно, ища себе добычу и стараясь не стать таковой. Почти полгода она резвилась на равнинах Австралии, выедая отдельные группки аборигенов и лаже организовав из них небольшой культ имени самой себя. Просто так, чтобы был. Ощущение свободы пьянило, а чувство времени всегда было для ее племени весьма относительной вещью — впереди вечность, а потому некуда и торопится. Она и не торопилась, почти позволила себе потеряться в пелене постоянной и неопасной охоты, но оказалось, что любое действие всегда имеет последствия — вот же сюрприз какой!

Как оказалось, следовало бы чуть тщательнее скрывать уничтожение родной крови ее смертной личины, ведь найти и понять те следы сумели те, кто прекрасно знал, куда нужно смотреть. Знал потому, что сам прятал тела в той самой канаве, причем блокировал следы демонического фона точно той же ритуальной чертой, что и она сама. Разговор вышел не из простых, но и собеседник нашел отнюдь не ту, кого ожидал встретить — первую группу, что шла запугать и принудить к сотрудничеству рядовую плетью и страстью над рабами стоящую, она сама же и взяла. Околдованные марионетки без особого сопротивления рассказали ей все, что только она спросила, причем она могла бы их и не околдовывать — узревшие ее силу сами добровольно спешили сдать всех, лишь бы успеть стать немножко полезными.

А вот наблюдающая за первой группой вторая, идущая внахлест… эти просто тут же принесли одного из своих в жертву, чтобы через его боль и кровь передать увиденное своим господам. И говорить с ней стал тот, кто был ей во многом равен, но стоял у главы всей структуры марионеток, что готовили крайне масштабную жатву душ. Они договорились, в первую очередь потому, что у нее была сила и личное искусство, а у него было покровительство Владыки и критическая нехватка по-настоящему компетентных кадров. Они договорились, и она стала рядом с жертвенным ритуалом, открывая небольшое окошко в самые глубины ее родной обители. И тогда Владыка принял ее клятвы, легко обещая ей часть того, что она заслуживала просто по праву силы. И общая еще больше, если она сумеет завершить план, открыть врата и дать Владыке совершить жатву, сдвинув мир смертных поближе к обители. Это был огромный риск, но для потерявшей возможность вернуться суккубы это был столь же огромный шанс. Могли справится и без нее, но только с ней они справлялись с куда более приятными шансами.

Главным ее козырем оказался не опыт работы с разумами смертных, не уникальное свойство ее гласа и опыт в людской акустической магии, не личная сила и мощь, нет. Главным козырем в переговорах для нее стала банальная нехватка квалифицированных и верных лично Владыке исполнителей ее уровня и ранга. Ему просто некого было послать сюда, неким было прикрыть Леотхт-Хоона, Гибельного Водоворота, какой был отличным направляющим указания Владык к нижестоящим старшим, но крайне слабым в плане инфильтрации и ментальной обработки, а лучшего своего специалиста он сам же и казнил за попытку подсидеть вышестоящего. Он и она крайне близко подошли к пределу ненависти в адрес друг друга, но ирония была в том, что без помощи невольного напарника никак не могли рассчитывать на успех. А стоило только первым вратам открыться, собирая жатвой первое из никчемных государств людских, они и вовсе почти перестали пытаться друг друга подсидеть.