Ричард Длинные Руки – оверлорд
Шрифт:
Озлившись, я начал рубить всерьез. Удачный удар в плечо разрубил кость и мышцы, меч выпал из ослабевших пальцев усача.
– Дурак, – сказал я зло. – Тебе всего лишь нужно было передать письмо!.. Эй, иди сюда!
Конюх, которому я помахал окровавленным мечом, ухватился за вожжи:
– Ни за что!
– И ты дурак, – сказал я и ему, уравнивая в дурости с благородным. – Я бы и этих не тронул. Вот письмо, видишь!
Он прокричал:
– Положите на дорогу!
– Хорошо, – ответил я. – Смотри…
Оставив рулончик на видном месте, я отступил подальше. Кучер подогнал коней, торопливо
Я выждал, когда они скрылись вдали, отступил к руинам. К счастью, снова повалил снег, так что ни у кого не будет даже догадки, как я здесь очутился снова.
Обратно Вихрь нес считаные минуты, а когда черные стенки стали прозрачными и рассыпались, я с облегчением вздохнул при виде знакомых камней колодца в бывшем замке барона Эстергазэ.
– Хорошо, – сказал я. – Благодарю за службу! Иди и сторожи… а я буду думать, как спасти мир.
Вихрь исчез, я вздохнул и покарабкался вверх. На всякий случай вошел в личину исчезника, так прошел в свои покои. Натоплено, огонь в камине полыхает, а постель аккуратно заправлена дорогим пуховым одеялом. Три подушки одна на другой…
Фигура возле окна повернулась в мою сторону. Только что там никого не было, но сейчас человек стоит, заложив руки за спину, умное насмешливое лицо, слегка щурит глаза в приветливой усмешке.
– Сэр Сатана, – сказал я с упреком, – вы так меня заикой сделаете!
– Вас ничем не удивишь, – возразил он. – Другой бы давно крестился и хватался за распятие… Ну как, все благополучно? Я так и не понял, зачем вам это.
Я пожал плечами:
– Сам не понял. Шарлегайл мне никто. Я называл его своим королем, чтоб мне других не навязывали, а на самом деле мне что Шарлегайл, что любой другой.
– Так зачем?
На этот раз я развел руками:
– Как-нибудь на досуге постараюсь понять.
Он кивнул:
– Да, времени у вас будет много. Там, в вашем беспечном мире. Вы готовы?
Я сказал рассерженно:
– Ну что вы меня торопите! Могу же я доделать и остальные свои дела, а уйти, когда сам решу, что закончил?
Он вздохнул, загорелое лицо потемнело еще больше, глаза на миг вспыхнули злым огнем, но тут же он сказал с предельной, как мне показалось, осторожностью:
– Нет, это противоречит нашим договоренностям.
– Каким? – спросил я настороженно. – Я с вами ни о чем таком не договаривался!
Он поморщился:
– Сэр Ричард, я понимаю, вы полностью вошли в роль надменного рыцаря, но… гм… речь не о вас.
– А о ком? – спросил я уязвленно.
Он смотрел с иронией, произнес медленно, чуть ли не по слогам:
– О той Стороне. Которую называете то Богом, то Провидением, то Судьбой…
Холодок прокатился по моей шкуре, я сказал смиренно:
– Простите, я в самом деле… онадменился. Как-то даже не пришло в голову.
Он кивнул:
– Да, это естественно. Вы привыкли, что вы – центр, глава, судья и полный властитель. Правда, есть еще короли и даже императоры, но и они не догадываются, что есть силы, которые ими руководят так же надежно, как когда-то мама, что водила их за ручку.
– Религия?
Он поморщился:
– Кроме этой ерунды, что занимает умы низшего сословия, есть и другие силы.
– Понятно, –
сказал я. – Идеология и тому подобные штуки. И о чем договорились?Он посмотрел с укором. Я молчал, наконец, он проговорил, тщательно взвешивая слова:
– Сэр Ричард, вы должны понимать… то, о чем договариваются… гм, скажем, короли, даже эти соглашения не всегда становятся достоянием низов. Что-то, конечно, сообщается народу, но между королями остаются еще и секретные договоренности, что не разглашаются. Так сказать, договор – это для обнародования, а несколько секретных дополнений – для… ну, может быть, через много поколений, станет известно, почему и как на самом деле происходило то или иное, но… гм…
– Понимаю, – буркнул я. – Тоже мне пакты Сталина – Риббентропа – Черчилля… Да ладно, понимаю. Хоть и ошарашен, да. Немножко. Даже боюсь представить, что у вас за договоренности!
Он мягко улыбнулся:
– И не надо. Многое может не понравиться.
Я чувствовал себя оскорбленным и униженным. Мы все уверены изначально, что между Богом и Сатаной длится нещадная и бескомпромиссная война, а у них, оказывается, какие-то договоренности! Потом вспомнил, что и штатовцы с советскими даже дружили и торговали, но вели холодную войну, а кое в каких точках и горячую, пока не победили, и даже с Гитлером торговали в самое что ни есть горячее время войны, что не мешало нападать, убивать и ковровыми бомбежками сравнивать с землей целые города.
Видя, что я молчу, он сказал с предостережением в голосе:
– Сэр Ричард… должен сказать, что в этот раз договориться кое-как все же удалось. Я сомневаюсь, что обстоятельства повернутся в другой раз так же удачно. И будет ли такая возможность вообще.
Я пробормотал:
– Вы о… переносе?
– Да. В ваш прежний мир.
Я промямлил:
– Но получилось же перенести сюда?
Он вздохнул, развел руками:
– Я вам разве не говорил, что это было сопряжено с целым рядом таких трудностей, что… просто вообразить… нет, не вообразить! И потребовались согласованные действия тех сил, что при обычных обстоятельствах лоб в лоб друг другу!
Я прошептал:
– Да…
– Я даже сейчас удивляюсь, – проговорил он медленно, – что это нам удалось. Теперь вот появилась возможность вас вернуть… Но эта возможность истаивает. Подумайте об этом. И… не медлите!
Он исчез, тихо и без световых эффектов. Я, двигаясь замедленно, словно дряхлый старик, кое-как сбросил оружие и, раздевшись, завалился в постель. Тут же в коридоре загремело, в дверь ударило с такой силой, что она едва не слетела с петель.
Я крикнул сердито:
– Входи, кто там?
В покои влетел с такой стремительностью черный зверь, что я не успел вякнуть, как тяжелая горячая туша оказалась сверху. Широкий язык мигом облизал лицо, толстые лапы втаптывали в постель. Я извивался, потому что когда большая собака наступает на причинное место, мало не кажется, а от двери вскрикивали испуганно-восторженно:
– Ваша милость?..
– Да как же вы?..
– Да что же это?..
– А так, – ответил я, отбиваясь, – просто вот так.
Наконец я спихнул Пса на пол, поднялся. В распахнутую дверь заглядывает еще с десяток голов, но порог переступить никто не решается.