Рим. Новый Порядок. Том 1

— Это разумно, — произнёс отец. — Будь внимателен. Сенатор Публий не из тех, кто действует без цели. И помни: этот праздник для них может быть способом проверить тебя.

— Тем лучше, — сказал я спокойно. — Если они хотят прощупать меня, то и я смогу узнать больше о них.

Я кивнул, осознавая, что предстоящая встреча будет не просто выражением любезности. Это был шаг в тонкой политической игре, где любая ошибка могла дорого стоить.

***

930(177) 17 марта, Anna Perenna, Рим, домус Секста Клавдия Публия

Дом сенатора Клавдия Публия встретил меня мраморным атрием, украшенным статуями предков. Залы тонули в мягком свете бронзовых светильников, а лёгкий аромат сандалового дерева витал в воздухе. Рядом со мной шёл Декстер, явно напряжённый.

— Всё будет хорошо, — спокойно сказал я, заметив его состояние. — Вряд ли тут случится что-то непоправимое, прежде чем выясним свои интересы. А я настроен на примирение.

Декстер кивнул, стараясь взять себя в руки.

— Знаю, доминиус. Но всё же… все эти политические игры и сенаторы. Вы уверены, что нужно было брать меня?

— Уверен, — ответил я, поднимаясь по ступеням. — И чем спокойнее ты будешь вести себя, тем легче всё пройдёт.

В дверях триклиния нас встретил сам Клавдий. Его лицо выражало учтивость, но в глазах блеснула еле заметная оценивающая искорка.

— Сальве, цезарь Коммод! — произнёс он, низко склонив голову. — Для меня честь принимать вас в моём доме.

— Сальве, сенатор Клавдий, — ответил я, слегка кивнув. — Благодарю за приглашение.

Клавдий взглянул на Декстера.

— Ваш спутник, полагаю?

— Да, это Тит Флавий Декстер, мой доверенный человек, — спокойно сказал я. — Если не возражаете, он присоединится к нам.

— Конечно, — с лёгкой улыбкой ответил Клавдий. — Прошу, проходите.

Триклиний был обставлен со вкусом: мозаика на полу изображала сцены из мифов, фрески на стенах — подвиги героев. Центральное место занимал накрытый стол, на котором уже стояли блюда: вяленое мясо, оливки, свежий хлеб и серебряный поднос с жареным ягнёнком.

За столом уже находились Луций Анций Регул и Гай Фабий Курион. Их лица выражали спокойствие, но мне показалось, что в их взглядах скользнула тень беспокойства. Анций насколько я знал из политических раскладов сильно дружен с Клавдием, а вот Куриона было удивительно видеть. Он очень осторожный человек, я бы даже сказал скользкий. Смотря на него мне почему-то всегда всплывало сравнение с Cicero (Цицерон) из одного сериала в прошлой жизни. С реальным Цицроном мало имевший общего, но черезмерное увлечение интиригами привело к грустному концу в обоих историях.

— Позвольте представить вам моих друзей, — произнёс Клавдий, указывая на них.

— Мы уже знакомы, — ответил я, заметив, как Декстер, остался позади меня и замер.

— Это хорошо, — улыбнулся Клавдий. — Считайте это дружеским обедом в честь праздника Анны Перенны.

Я занял место на центральной кушетке, а Декстер остался стоять неподалёку, предпочитая оставаться в тени. Его присутствие придавало мне уверенности, и я знал, что он будет внимательно следить за каждым словом и движением собравшихся.

Слуги поднесли кубки с вином, и началась трапеза. Разговоры сперва касались обычных тем — праздников, состояния акведуков и общественных дел. Но я чувствовал, что это лишь завеса для истинной цели встречи.

Наконец, Клавдий сделал первый ход.

— Цезарь, должен признать, Август был прав, когда на триумфе упомянул вашу философию. Мы привыкли думать, что триумф — это только военная победа. Но ваша философия показала, что победы могут быть иными. Позвольте выразить вам признание: она стала частью триумфа.

— Благодарю, сенатор, — спокойно ответил я. — Новая философия открывается нам постепенно, словно Альпы, к подножию которых мы подходим. Издалека это кажется лишь дымкой, но чем ближе мы подходим, тем больше понимаем истинный масштаб. Нам еще предстоит путь к вершине, с которой открывается обзор на истинный мировой порядок.

Сенаторы внимательно слушали.

— Безусловно, — поддержал Курион. — Ваша философия вызывает восхищение. Она стремится придать порядок Империи. Но возможно ли, что новый порядок может разрушить уже имеющийся? Может, мы зря ломаем то, что и так работает?

Я уловил скрытое беспокойство в его словах. Это был первый намёк на опасения Сената.

— Было бы глупо утверждать, что я приношу только порядок, а всё, что было до меня, — хаос, — ответил я. — Возможно, я говорил это ранее, но повторю для пояснения: в Империи есть и порядок, и хаос, в разных проявлениях, в разных местах. Империя — это клубок разноцветных нитей: одни из них уже упорядочены, другие требуют распутывания. Моя задача — соединить их в одно целое, в красивую тогу, устранив мусор и хаос. Именно так надо понимать текущее состояние Империи. Ломать то, что уже упорядочено, — это глупо.

Анций кивнул, но добавил:

— А не слишком ли стремительно мы движемся? Ваша философия прекрасна, но она врывается столь стремительно в нашу жизнь. Поспешность может затянуть узлы в этом клубке, или, того хуже, спутать порядок с хаосом.

— Скорость перемен зависит от нужд Империи, — спокойно ответил я. — Иногда обстоятельства требуют действий. Хаос не всегда статичен, он порой активно противодействует порядку. Пример тому — война. Мы не можем ждать, пока разбираемся с собственными проблемами. Варвары, нападающие на наши земли, несут хаос, и Империя обязана реагировать, устраняя хаос как внешний, так и внутренний. На самом деле, я уверен что нет пока никаких неразрешимых или опасных решений. Могут быть некоторые опасения, но я уверен что они разрешаться после необходимых пояснений.

Клавдий, слегка наклонившись вперёд, задал главный вопрос:

— Возможно, в этом случае, цезарь, вы поясните, в чём роль Сената в новом порядке? Мы все внимательно читали ваш Манифест, про значимость Империи, про роль Императора. Но почему ничего не сказано о Сенате?

Вот и наступил долгожданный вопрос. Я сделал паузу, собравшись с мыслями.

— Вы правы, уважаемый сенатор. Это требует пояснений.

Я оглядел присутствующих, почувствовав, как их взгляды впиваются в меня и продолжил:

— Вы могли заметить, что в Манифесте многое не упомянуто. Ко мне могут подойти торговцы, лавочники, рабочие или военные и спросить, где упоминается их роль? Если бы я попытался описать всё, Манифест был бы невозможен для написания за одну жизнь. Но это и не нужно. Роль Манифеста — в выражении мирового порядка, его принципов. А учитывать детали и решать их место — это наша задача. Это не только наша свобода, но и бремя. Мы обязаны изменениями укреплять порядок, а не разрушать его.

Сделав паузу, я продолжил: