Рим. Новый Порядок. Том 1

— Есть ещё одна причина, почему не стоит писать в Манифесте обо всём. Порядок — это вечное понятие, но его форма может быть изменчивой. Это не слабость, а сила. Если всё будет описано и закреплено, любое изменение окажется невозможным, а Империя станет неспособной отвечать на вызовы времени.

— Сенат — часть Империи, а Империя — это порядок. Логос учитывает всё, что приносит пользу государству. Если Сенат и Император будут работать вместе, мы достигнем высот, о которых даже не мечтали. Не стоит держаться за старое, но и не стоит бояться нового. Я вижу для Сената роль, которая сохранит его силу и влияние, но эта роль будет иной. Это не утрата власти, это её трансформация.

Клавдий поднял бровь, но молчал, а я продолжил:

— Некоторые сенаторы держатся за старые порядки, как старейшины германских племён, которых я встречал. Они предпочитали маленькую, но абсолютную власть в своих общинах, игнорируя возможности, которые мы им предлагали. В итоге они проиграли тем, кто разглядел перспективы и смог адаптироваться. Так же и для Сената: порядок Империи открывает перед вами новые горизонты. Нужно не бояться изменений, а искать своё место в этом новом порядке. Поверьте, мне есть что предложить вам, но это потребует времени.

Я завершил, чувствуя, что мои слова нашли отклик. Сенаторы выглядели задумчивыми, но напряжение в комнате ослабло. Декстер, видимо, тоже почувствовал это и слегка расслабился.

Когда трапеза завершилась, я поднялся и обратился к хозяину:

— Благодарю за гостеприимство, сенатор. Этот вечер был полезным.

— Это была честь для меня, цезарь, — ответил Клавдий.

Но в его голосе всё же чувствовалось лёгкое напряжение. Возможно, я не до конца убедил опытного политика.

Покидая дом, я осознавал, что сделал первый шаг в этой тонкой игре. Сенаторы поняли, что я не тот юнец, каким они меня представляли. Моё мнение уже значит нечто в Империи, с чем им придётся считаться. И, что важнее, я дал понять: манипулировать мной не получится.

***

После того как цезарь со своим сопровождающим покинули дом, Публий вернулся к гостям, молча налил себе кубок вина и опустился на кушетку.

— Ну что же, я был прав насчёт необходимости наладить дружбу с цезарем, — сказал Курион, глядя на собравшихся с тонкой улыбкой.

Публий поднял на него гневный взгляд.

— Ты это называешь дружбой?

— Нет, конечно, — спокойно ответил Курион. — Нам ещё рано говорить о дружбе. Но Коммод ясно дал понять, что не намерен воевать с нами. Он даже говорил о сохранении нашей власти…

— Это просто слова! — воскликнул Публий, резко ставя кубок на стол. — Вы вообще слушали, что он говорил? Он сравнил нас с какими-то вонючими варварами! Это, по-вашему, проявление дружбы?

— Вы немного передёргиваете, уважаемый, — заметил Курион, подняв руки, как будто умиротворяя.

— Передёргиваю? — Публий откинулся назад, его голос был полон горечи. — Да он привёл нам пример, где старейшины, отказавшиеся принять волю Императора, остались ни с чем! Более того, они потеряли даже то, что имели. Власть, по его словам, обретут лишь те, кто будет верен Императору и следовать его воле.

В комнате повисла тишина. Слова Публия заставили задуматься даже Куриона, но было ясно, что он не собирается показывать этого. Анций, сидевший молча, выглядел растерянным, как будто мысли, которые он пытался отогнать, всё же овладели им.

Публий взглянул на своих гостей, и его охватило разочарование. Он мысленно застонал, осознавая свою ошибку. Ему не следовало говорить об этом вслух. Хотя, если задуматься, они бы всё равно додумались до этого сами. Но теперь он своими руками посеял среди них сомнение. Единство против Императора стало недостижимой целью.

Прав оказался Коммод. Они действительно ничем не отличались от тех самых старейшин германских племён, которых он упомянул. И сейчас он, Публий, словно бы кинул между ними яблоко раздора.

Курион прервал молчание, глядя на него с холодной усмешкой:

— Вы, безусловно, правы, уважаемый Публий, — сказал он. Но его взгляд выдавал противоположное: Курион явно думал, как лучше использовать услышанное.

Анций выглядел смущённым, его взгляд метался от одного собеседника к другому. Наконец, он произнёс:

— Неужели нам действительно придётся ради сохранения власти в этом новом порядке следовать за Императором?

Публий молчал, стиснув зубы. Он знал, что эти двое, каждый по-своему, уже начали склоняться к новой реальности. Курион видел в философии Логоса шанс для личной выгоды, а Анций, лишённый внутреннего стержня, просто боялся остаться в стороне.

Публий поднял кубок, не думая о тосте. Лишь бы не видеть их лиц.

Глава 21

930(177) конец марта, Рим, Палатиум

Я записывал очередные идеи и фрагменты по философии, сидя в своём кабинете. Это было сложной задачей: нужно было не просто изложить мысли, но и структурировать их, избегая противоречий. Отец был прав — требуется более основательный труд, который бы разъяснял идеи, выраженные в Манифесте. Как показала практика, Манифест восприняли положительно, но его недостаточная конкретика смущала многих. Раз моя философия основана на практике, то и её приложения должны быть конкретными и прагматичными. А это оказалось куда сложнее, чем я ожидал.

Я отложил записки, вздохнул и сделал глоток кипячёной воды из кубка. Встав, прошёлся по комнате, пытаясь привести в порядок мысли.

Осознать мировой порядок — одно, а описать его — совсем другое. Тем более что я уже заявил, что этот порядок адаптивен. Как описать критерии адаптации? Кто их определяет? Кто проверяет их выполнение? Такие вопросы роились в голове, и я понял: нужно начать фиксировать их. Может быть, оформить в виде катехизиса? Вопрос-ответ, удобно и просто. Но это ограниченный подход — невозможно охватить все возможные вопросы, не упустив что-то важное.

А что есть порядок? Как описать его в практическом плане? Я ломаю голову над этими вопросами уже не первый день и начинаю осознавать, что взялся за ношу, неподъёмную для одного человека.

Возьмём пример: ростовщик и заёмщик. Для первого порядок — это отсутствие любых ограничений на прибыль. Как он решит, так и будет. Для второго — напротив, идеальный порядок означает минимальные или вовсе отсутствующие проценты. Кто примирит их? Только власть.

Порядок определяет Император. Это логично: он понтифик, связующий с Логосом. Значит, он и есть главный Практик. Но каким должен быть порядок? Чтобы всем было хорошо? Я усмехнулся. Звучит слишком абстрактно. Порядок должен быть связан с эффективностью: чем выше эффективность, тем больше порядок. Конфликты и беспорядки подрывают эффективность.