Римская сатира

Что соблазнитель прислал; она расположит подачкой

Иль проведет сторожей; хоть здорова вполне ее дочка,

Теща зовет Архигена, одежды тяжелые снимет;

Скрытый меж тем в потаенных местах, любовник запрятан;

Он, нетерпения полный, молчит — и готовит оружье.

Ты не дождешься, чтоб мать дала дочери честные нравы —

240 Нравы, каких не имеет сама: ведь гнусной старухе

Полный расчет воспитать такую же гнусную дочку.

Чуть не во всех судебных делах начинается тяжба

Женщиной: где не ответчик Манилия — глядь, обвиняет.

Сами они сочинят заявленье, записку составят,

Цельзу подскажут, с чего начинать и в чем аргументы.

Кто не видал эвдромид [298] тирийских, не знает церомы [299] ,

Кто на мишени следов не видал от женских ударов?

Колет ее непрерывно она, свой щит подставляя,

Все выполняя приемы борьбы, — и кто же? матрона!

250 Ей бы участвовать в играх под трубы на празднике Флоры;

298

Эндромида — теплый плащ, который накидывался после гимнастических упражнений.

299

Церома — мазь, которой натирались борды, чтобы сделать тело скользким.

Вместо того не стремится ль она к настоящей арене?

Разве может быть стыд у этакой женщины в шлеме,

Любящей силу, презревшей свой пол? Однако мужчиной

Стать не хотела б она: ведь у нас наслаждения мало.

Вот тебе будет почет, как затеет жена распродажу:

Перевязь там, султан, наручник, полупоножи

С левой ноги: что за счастье, когда молодая супруга

Свой наколенник продаст, затевая другие сраженья!

Этим же женщинам жарко бывает и в тонкой накидке,

260 Нежность их жжет и тонкий платок из шелковой ткани.

Видишь, с каким она треском наносит мишени удары,

Шлем тяжелый какой ее гнет, как тверды колени,

Видишь, какая кора у нее на коленных повязках.

Смейся тому, как, оружье сложив, она кубок хватает.

Лепида внучки, Метелла слепого иль Фабия Гурга [300] !

Разве какая жена гладиатора так наряжалась?

Иль надрывалась вот так у мишени супруга Азила [301] ?

300

Лепид, Метелл, Фабий — представители старинной римской знати.

301

Азил — имя гладиатора.

Брачное ложе всегда бесконечных полно перебранок,

Ссор: на постели такой заснуть хорошо не удастся,

270 В тягость бывает жена, похуже бездетной тигрицы,

В час, когда стонет притворно, задумавши тайный поступок,

Или ругает рабов, или плачется, видя наложниц

Там, где их нет; ведь слезы всегда в изобилье готовы,

Ждут на своем посту, ожидая ее приказанья

Течь, как захочется ей, а ты-то, дурак, принимаешь

Слезы ее за любовь, упоен, поцелуями сушишь!

Сколько бы ты прочитал записок любовных и писем,

Если б тебе шкатулку открыть ревнивицы грязной!

Вот она спит с рабом, или всадник ее обнимает...

280 «Квинтилиан, оправдай, прикрась что-нибудь!» — «Затрудняюсь.

Ты уж ответь сама». И она говорит: «Решено ведь,

Ты поступаешь, как хочешь, и я уступаю желаньям

Так же, как ты. Негодяй, баламуть хоть море, хоть небо:

Я — человек!» — Наглее не сыщешь, когда их накроют:

Дерзость и гнев почерпают они в самом преступленье.

Спросишь: откуда же гнусность такая и в чем ее корни?

Некогда скромный удел охранял непорочность латинок

И небольшие дома не давали внедряться порокам

Там, где был труд, где недолог был сон и грубые руки

290 Были от пряжи этрусской жестки, а к самому Риму

Шел Ганнибал, и мужья охраняли Коллинскую башню.

Ныне же терпим мы зло от долгого мира. Свирепей

Войн налегла на нас роскошь и мстит за всех побежденных:

Римская бедность прошла, с этих пор у нас — все преступленья

И всевозможный разврат: на наши холмы просочился

Яд Сибариса, Родоса, Милета, отрава Тарента,

Где и венки, и разгул, и где господствует пьянство.

Деньги презренные сразу внесли иностранные нравы;

Нежит богатство, — оно развратило роскошью гнусной

300 Все поколение: нет забот у прелестницы пьяной;

Разницы меж головой и ногами своими не видит

Та, что огромные устрицы ест в полуночное время,

В час, когда чистый фалерн дает благовониям пену,

Пьют из раковин все, когда потолок закружится,

Лампы двоятся в глазах, а стол вырастает все больше.

Вот и любуйся теперь, как с презрительной фыркнет ужимкой

Туллия, Мавры известной сестра молочная, тоже

Мавра, коль древний алтарь Стыдливости встретят дорогой.

Ночью носилки здесь остановят они — помочиться,

310 Изображенье богини полить струей подлиннее,

Ерзают в свете луны, верхом друг на друга садятся,

После уходят домой; а ты, проходя на рассвете

К важным друзьям на поклон, на урину жены наступаешь.

Знаешь таинства Доброй Богини, когда возбуждают

Флейты, и рог, и вино их пол и менады Приапа

Все в исступленье вопят и, косу разметавши, несутся:

Мысль их горит желаньем объятий, кричат от кипящей

Страсти, и целый поток из вин, и крепких и старых,

Льется по их телам, увлажняя колени безумиц.

320 Здесь об заклад венка Савфея бьется с девчонкой

Сводника — и побеждает на конкурсе ляжек отвислых,

Но и сама поклоняется зыби бедра Медуллины:

Пальма победы равна у двоих — прирожденная доблесть!

То не притворства игра, тут все происходит взаправду,

Так что готов воспылать с годами давно охладевший

Лаомедонтов сын; и Нестор — забыть свою грыжу:

Тут похотливость не ждет, тут женщина — чистая самка.

Вот по вертепу всему повторяется крик ее дружно:

«Можно, пускайте мужчин!» — Когда засыпает любовник,

330 Женщина гонит его, укрытого в плащ с головою.