Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
С учетом преобладания подобных западных идей утверждать, что в СССР внешняя политика функционировала примерно так же, как в других странах (где руководство исходит из своих представлений о национальных интересах), — это значит плыть против течения. Отношение к Германии и рапалльскому курсу у Политбюро СССР было в значительной мере враждебным при том, что в 1920-е и начале 1930-х годов были свои взлеты и падения. Германия оставалась единственной западной страной, с которой СССР построил приемлемые отношения. Это была его единственная опора в Европе, которую следовало оберегать, иначе СССР остался бы в изоляции, что было опасно. Неплохо было бы, утверждал Литвинов, наладить отношения и с другими странами, но только не в ущерб Рапалльскому договору. Иллюзий насчет постоянства данного союза у Литвинова не было. Он был уверен, что пути СССР и Германии в итоге разойдутся [16] . Необходимо было подготовить другие варианты, на тот момент казавшиеся несбыточными.
16
М.
Напряжение между странами Запада и СССР напоминало изменения погоды: то спадало, то нарастало. Торговый оборот то рос, то падал в зависимости от экономических и политических потребностей Запада. Москва использовала торговлю как приманку для улучшения политических отношений с западными странами. Эта стратегия работала разве что только с Веймарской Германией, но даже с ней отношения часто были натянутыми. Рапалльский договор продолжал действовать не столько благодаря торговле, сколько благодаря политическому расчету руководств обеих стран, отстаивавших свои национальные интересы.
К концу 1920-х годов правительство СССР смогло выйти на довоенный уровень производства. Но развитие шло медленно — слишком медленно для большевиков, ведь все они были индустриализаторами и модернизаторами и расходились только в оценке необходимых темпов развития. В СССР существовали миллионы крестьянских наделов, которые давали достаточно зерна лишь для того, чтобы прокормить самих крестьян. Иногда его не хватало, и тогда беднякам, чтобы свести концы с концами, приходилось наниматься батраками в более преуспевающие хозяйства — к так называемым кулакам. На то, чтобы в рамках поддержания индустриализации поставлять сельхозпродукцию в города по разумным ценам или чтобы продать Западу в обмен на важные зарубежные товары, сельскохозяйственной продукции не хватало. Надо было что-то делать. Победив во внутрипартийной борьбе и заняв место Ленина, Сталин железной рукой снес все барьеры на пути к индустриализации: в 1928 году он запустил первую пятилетку и в то же время провел коллективизацию небольших крестьянских хозяйств, объединив их в колхозы. Из-за насильственной коллективизации началось «восстание луддитов» (выражение придумал покойный Исаак Дойчер), а кроме того, случилась засуха и нашествие саранчи, что в 1932–1933 годах привело к трагической цепочке событий. Регионы советского пшеничного пояса накрыл голод [17] . Однако на внешнюю политику СССР и его потребность в торговле это не повлияло. Разве что из-за индустриализации выросла необходимость закупать товары производственно-технического назначения и продавать сельскохозяйственные товары, пиломатериалы, масло и марганец Западу.
17
Deutscher I. Russia after Stalin. London: Hamish Hamilton, 1953 (chap. 4); Viola L. Peasant Rebels under Stalin: Collectivization and the Culture of Peasant Resistance. New York: Oxford University Press, 1996. P. 69–71; Kotkin St. Stalin. Vol. II: Waiting for Hitler, 1928–1941. New York: Allen Lane, 2017 (chap. 2).
В 1930-х годах отношения СССР с Западом в корне изменились. В октябре 1929 года в Нью-Йорке рухнула фондовая биржа, из-за чего началась Великая депрессия, которая оказала влияние не только на США, но и на Европу. Обманчивая политическая и экономическая стабильность 1920-х годов пошатнулась. Кредиты закончились, банки и бизнесы закрылись, произошел спад в промышленном производстве и международной торговле, цены на товары народного потребления взлетели, а безработица достигла колоссального уровня.
«Ревущие двадцатые» остались лишь в воспоминаниях. Дорогие фраки и вечерние платья пылились в кладовке, а потом попадали в комиссионку. Американцы по-прежнему приезжали в Париж, в кабаре до сих пор играли джаз, но реальность изменилась. Музыка была все та же, но не люди. Люди впали в отчаяние и обозлились. Ультраправые лиги во Франции и нацисты в Германии выходили на улицы, провоцируя драки с коммунистами и членами профсоюзов. Были погибшие и раненые. Шла война, пока что еще не в полную силу, но это была именно она.
Из-за Великой депрессии снова возникла политическая нестабильность, особенно в Германии, где нацисты во главе с Гитлером неожиданно получили большое количество голосов на федеральных выборах в сентябре 1930 года — 107 мест в рейхстаге вместо прежних 12. Гитлер уже не воспринимался как политик-маргинал. Власть нацистов сильно укрепилась, и в 1933 году Гитлер стал канцлером. В европейских столицах и в Вашингтоне должны были по этому поводу сильно встревожиться и изменить политику, однако это произошло не везде. В Москве произошло. Если раньше война угрожала лишь в теории, то теперь она превратилась в реальную ощутимую опасность. В результате СССР серьезно изменил подход к внешней политике и отношениям с западными странами. Он понял, что европейскому миру и безопасности теперь угрожает гитлеровская Германия. Как говорил Литвинов в 1927 году, рано или поздно Германии и СССР было суждено пойти разными дорогами. И вот теперь это время пришло.
ГЛАВА I
ТУСКЛЫЙ СВЕТ В НОЧИ: ПЕРВЫЕ ПОПЫТКИ РАЗРЯДКИ В ПАРИЖЕ И ВАРШАВЕ
1929–1932 ГОДЫ
С учетом тревожных изменений в Германии можно было предположить, что Париж задумается об улучшении отношений с СССР, чтобы было что противопоставить ожившему враждебному немецкому государству, однако этого не произошло. Во Франции дела шли, как обычно, несмотря на попытки советских дипломатов обсудить возможность разрядки. Отношения оставались плохими. В конце 1928 года Литвинов пришел к выводу, что
с Парижем «совершенно неосуществимо» ни одно соглашение, даже такое, которое было бы односторонне выгодно одной лишь Франции. Он записал: «… по-моему убеждению оно [соглашение. — Ред.] в настоящее время совершенно неосуществимо. Франц[узское] пра[вительство] уклонялось от заключения каких бы то ни было соглашений с нами и даже таких, которые были бы односторонне выгодны Франции» [18] . Французы хотели придерживаться «политики ночной лампочки». То есть пусть она освещает отношения с Москвой, но тускло. Французский посол в Москве Жан Эрбетт враждебно относился к советскому правительству. «Мы вступили в стадию открытой борьбы с ним», — говорил Литвинов в 1928 году, его поведение «становится нестерпимым» [19] .18
М. М. Литвинов — В. С. Довгалевскому. 24 ноября 1928 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 12. П. 124. Д. 406. Л. 58–54. (В некоторых документах АВПРФ нумерация листов обратная.)
19
М. М. Литвинов — Г. З. Беседовскому. 25 августа 1928 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 12. П. 124. Д. 406. Л. 32–31.
Эрбетта не потребовали отозвать только потому, что боялись ответных мер со стороны Франции. Литвинов часто с ним встречался и каждый раз еле сдерживался. Посол регулярно жаловался на то, что советская пресса враждебно относится к Франции. Кто бы говорил! Если бы Литвинов решил пожаловаться на французскую прессу, то не смог бы остановиться, и пришлось бы вызывать Эрбетта почти каждый день. Но все же нарком не оставлял надежды на улучшение отношений [20] .
20
Дневник Литвинова. Встреча с Ж. Эрбеттом. 5 января 1929 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 9. П. 43. Д. 3. Л. 5–6. См. также: Дневник Литвинова. Запись беседы с Ж. Эрбеттом. 22 мая 1929 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 12. П. 124. Д. 406. Л. 99-100.
Максим Максимович Литвинов
Максим Максимович Литвинов очень интересный человек. Читатели встретят его еще много раз на страницах этой книги. Он родился в еврейской семье в польском Белостоке в 1876 году, в принадлежавшей императорской России Польше. Родители постоянно ссорились и жили недружно. Отец Литвинова работал мелким банковским служащим и считал себя «бизнесменом».
В отличие от многих коллег Литвинов не имел университетского образования: его было очень трудно получить евреям в Польше во времена империи. Он пошел служить в армию артиллеристом и начал читать Карла Маркса, Фридриха Энгельса и других писателей-революционеров. В 1901 году его впервые арестовали как члена Киевского комитета Российской социал-демократической рабочей партии. Вообще его звали Макс Валлах, но во время сотрудничества с революционерами он использовал много псевдонимов, чтобы запутать царскую полицию. Например: Папаша, Феликс, Граф и Ниц. Он сбежал из царской тюрьмы в 1902 году и отправился в Европу. В Россию вернулся в 1905 году. В Санкт-Петербурге он участвовал в первой революции, пытаясь свергнуть царя с престола. Литвинов помогал большевикам редактировать газету «Новая жизнь», а потом занялся торговлей оружием и отмыванием денег для большевиков в Европе.
Максим Максимович Литвинов. 1920-е годы. АВПРФ (Москва)
Максим Максимович был полиглотом, искателем приключений и секретным агентом. На ранних фотографиях у него рубашка как у казака, усы как у моржа и длинные темные кудрявые волосы. У Литвинова грозный вид, и он похож на бандита. Длинные усы в то время были признаком лидера. Про то, как Максим Максимович в самом начале своего жизненного пути торговал оружием для большевиков, можно было бы написать хороший приключенческий роман или снять голливудский фильм. В 1908 году его арестовали во Франции по российскому ордеру и экстрадировали, но не в Россию, а в Великобританию. Обосновавшись в Великобритании, он решил перестать торговать оружием, но при этом не отказался от революционных идей, так как продолжал по инструкции Ленина публично выступать от лица большевиков. Однако ему нужна была работа, и он устроился в лондонское издательство. В 1916 году, когда Литвинову исполнилось 40 лет, он женился на 27-летней англичанке Айви Лоу. Родители Айви — британцы — были интеллектуалами и представителями среднего класса, а она сама — талантливой писательницей. У них быстро родились двое детей, и если бы не революция, Максим Максимович мог бы стать эксцентричным лондонским издателем, интеллектуалом и завсегдатаем салонов.
Однако ему было уготована другая судьба. В 1917 году произошла революция, а в ноябре того же года большевики захватили власть. В 1918 году Литвинов стал неофициальным советским представителем в Лондоне. Его первые телеграммы советскому правительству были написаны клером [21] и часто по-английски. В сентябре 1918 года его арестовали и позже обменяли на британского дипломата Брюса Локкарта. Айви и дети остались в Лондоне из соображений безопасности, а Литвинов вернулся в Советскую Россию — в тот момент голодную, холодную и очень опасную страну, находившуюся в политической блокаде и окружении, — чтобы сражаться за революцию.
21
Клером — без использования кода или шифра; то есть открытым текстом. — Примеч. ред.