Робеспьер. В поисках истины

— Скорее, скорее! Сен-Жюст входит на трибуну, — воскликнул кто-то, отворяя дверь.

— Хорошо, хорошо! — отвечал Бильо. — Начнём с Сен-Жюста.

И все бросились к дверям.

Между тем Фуше предупредил знаком Бадье, Омара и Булана, чтобы они остались, а когда все удалились, то Фуше сказал вполголоса:

— Хотя я и предложил этот план, но его недостаточно, чтобы одолеть Робеспьера. Даже арестованный, приговорённый к смерти на эшафоте, он всё-таки будет нам опасен. Народ так обожает его, что во всякое время освободит его, а тогда он нас всех погубит. Примем лучше более действенные меры. Где сумасшедший юноша, о котором говорил Бильо?

— Вот там, — отвечал Омар, указывая на левую дверь. — Позовите его, я поговорю с ним от имени комитета.

Хотя товарищи не поняли его намерения, но Вулан отворил дверь и позвал арестованного.

Оливье вошёл в комнату в сопровождении жандарма, который, увидев Фуше и других членов комитета, почтительно остановился на пороге. Юноша взглянул на них равнодушно, думая, что его будут снова спрашивать об англичанине.

— Молодой человек, — сказал Фуше, надев шляпу и как бы собираясь уйти, — вы первый заклеймили тирана, с которым мы теперь вступили в борьбу. Этого достаточно, чтобы комитет оказал вам снисхождение: вы можете идти. Гражданин свободен, — прибавил Фуше, обращаясь к жандарму.

Последний удалился, и Оливье хотел сделать то же, но Вадье остановил его.

— Только берегитесь, молодой человек, чтобы снова не попасться в когти нашему врагу, если он восторжествует, — сказал Вадье, поняв план Фуше.

Оливье остановился и произнёс:

— Граждане, я боюсь не за себя: моя мать и невеста находятся в тюрьме, и Робеспьер отомстит им за меня.

— По всей вероятности, — заметил Фуше.

— Так комитету следует их освободить.

— Так комитет и хотел сделать, — отвечал Фуше, пожимая плечами, — но это невозможно.

— Почему?

— Потому что Леба увёз их из тюрьмы Ла-Бурб по приказу Робеспьера, — отвечал Фуше. — Бумага подписана Робеспьером.

— Где же они? — воскликнул юноша вне себя от ужаса.

— В консьержери. А через двадцать четыре часа им объявят приговор.

— Изверг, изверг! — произнёс Оливье и прибавил: — Но комитет всемогущ. Освободите их, умоляю вас.

— Какой вы простак! — отвечал Фуше. — Вы думаете, что мы всемогущи, а нам надо самим спасать свои головы. По всей вероятности мы завтра встретимся с вашей матерью и невестой на эшафоте.

— Боже мой, Боже мой! — воскликнул Оливье вне себя от отчаяния. — Неужели никто не убьёт этого дикого зверя?

— Но кто же решится быть убийцей? — заметил Фуше.

— Разве убийца тот, кто убивает бешеную собаку? — воскликнул Оливье, выходя из себя. — А если народного мстителя растерзают на куски, так что же? Он отомстит за себя и спасёт тысячи жертв.

— Конечно! — отвечал Фуше. — Это единственное средство спасти вашу мать.

— Но не надейтесь, молодой человек, такой герой не найдётся, — заметил Вадье.

— Патриоты вроде Брута давно исчезли со света, — прибавил Омар.

— Не надо многих, а один найдётся! — дико воскликнул Оливье и прибавил: — А где выход отсюда?

Вадье указал ему выход.

— Благодарю вас, граждане! До свидания!

Члены комитета общественной безопасности молча взглянули друг на друга.

— Убьёт ли он Робеспьера? — произнёс Вадье.

— Может быть, — отвечал Омар.

— Однако идёмте кричать! — сказал Фуше.

И они всё бросились бегом к залу конвента.

XIII

Заняв своё место в зале заседаний, Фуше с любопытством оглянулся. Коло д’Эрбуа занимал председательское место. На трибуне стоял Сен-Жюст, а под нею прямо против бюста Брута виднелся Робеспьер, который как будто охранял трибуну, как верный часовой.

— Он одет, как в день праздника Верховного Существа, — шепнул иронически Фуше своему соседу.

Действительно, на Робеспьере был синий фрак, белый шёлковый вышитый жилет, короткие брюки, белые чулки и башмаки. Он не забыл также парик и пудру. Странное зрелище представляла эта фигура, изящно одетая по старой моде среди полутора тысяч депутатов и слушателей, заполнявших зал. Духота была так велика, что многие из присутствовавших расстёгивали сюртуки, жилеты и даже рубашки, обнажая грудь, а на галереях грубые представители партии sansculotte, сняв свои красные колпаки, повесили их на палки, которые они держали в руках. Большинство слушателей состояло из робеспьеристов обоего пола, которые забрались в зал с пяти часов утра и проводили время до открытия заседания довольно весело. Они пили, ели и пели песни.

Появление Робеспьера ровно в 12 часов было встречено громкими рукоплесканиями публики, на что он отвечал любезными поклонами и улыбками.

— Я вам говорил, что мы одержим успех! — сказал он, обращаясь к сопровождавшему его Леба.

Он был так уверен в своей победе, что, выходя из дома, совершенно успокоил семью Дюплэ относительно результата заседаний.

— Поверьте мне, — прибавил он, — большая часть членов конвента — люди беспристрастные.

Но в самом начале заседания, когда Сен-Жюст взошёл на кафедру, обнаружилось, что его враги не дремали и подготовили могущественную демонстрацию, почему Робеспьер и выбрал место около трибуны, решившись предупредить всякую попытку помешать Сен-Жюсту произнести свою речь. Он так же, как накануне Робеспьер, начал огульно обвинять Комитет общественной безопасности, не называя имён.

— Довольно общих слов, — крикнул Тальен, один из заговорщиков против Робеспьера, — называйте по именам!

Сен-Жюст пожал плечами и продолжал говорить. Но со всех сторон раздавались крики и поднимался такой шум и гам, что, несмотря на пламенные протесты Робеспьера, оратор не мог кончить своей речи. План Фуше вполне удался.

Тогда Бильо-Варрен просит слова и ловко пробирается на трибуну при рукоплесканиях своих друзей.

Робеспьер кричит, машет руками, но его голос заглушается криками:

— Дайте говорить Бильо-Варрену! Дайте говорить Бильо-Варрену!

Коло д’Эрбуа звонит изо всей силы в председательский колокольчик и тем увеличивает общую сумятицу.

— Не слушайте Бильо-Варрена! — продолжает восклицать Робеспьер. — Его слова — ложь!

— К порядку! К порядку! — раздаётся со всех сторон. — Робеспьер не на трибуне! На трибуне Бильо-Варрен! Пусть он говорит! Пусть он говорит!

Робеспьер презрительно пожимает плечами и возвращается на место.

Мало-помалу водворяется тишина, и Бильо-Варрен начинает говорить:

— Я вчера был в Якобинском клубе. Весь зал был полон людей, приведённых для того, чтобы оскорблять депутатов и клеветать на Комитет общественной безопасности, который день и ночь заботится о том, чтобы у народа был хлеб, а у армии — оружие для того, чтобы одержать победу.

— Хорошо, хорошо! — слышится чей-то голос, и раздаются громкие рукоплескания.

— Я вижу, — продолжает оратор, указывая на ту часть зала, которая носила название Горы, — вот там сидит один из негодяев, который меня оскорбил вчера. Да, да, это он!