Роковые таблички

Однако, первая попытка не удалась – стопы скользнули по земле, и зад Максима пребольно шмякнулся на скамейку. К счастью, хозяева не обратили внимания на этот звук. Ведь, Аркадий Ильич, крутящийся волчком возле жены, в этот момент ненароком зацепил ведро, которое с дребезжанием покатилось по полу, разбрызгивая зловонную жидкость.

Старуха тут же вскинулась на него:

– Что ж ты, пугало? Теперь, чтоб не воняло, пол заново перелопачивать придётся. Так бы и прибила…

– Сам всё уберу, не ругайся. О еде теперь долго можно не беспокоиться.

– И на том спасибо. Ладно, отнеси это на ледник, и сразу тащи таз обратно. Работы ещё много, - бабка Елизавета указала супругу на таз, который тот, мгновенно подхватив, понёс к люку ледника. Сама же старушка откинулась на пристенный щит из досок, и принялась устало обмахивать вспотевшее лицо передником.

И в этот момент перед Максимом открылась ужасающая картина – на скамье лежал, совершенно неподвижно, его друг, Григорий. Одежда с него была снята, а тело изуродовано огромными язвами, сквозь которые можно было видеть бледные складки внутренностей, и шероховатые прутья рёбер. Максим всё ещё не мог поверить, что видит то, что видит. Сначала он готов был думать, что до сих пор наблюдает продолжение кошмарного сна. Но, этот кошмар не был сном, как не были просто язвами страшные раны на теле Григория.

И разлитая по земляному полу жидкость, пахла кровью, и ни чем иным. И старик хозяин раскладывал сейчас в леднике, на долгое хранение, мясо, умело срезанное его женой с тела Григория. Максим чувствовал нечто среднее между отвращением и яростью. Угораздило их с Григорием укрыться от собак в логове старых людоедов. И, ведь, как сволочи прикидывались нормальными, гостеприимными селянами – никто бы, и ни за что не подумал, что весь этот спектакль нужен был лишь для того, чтобы опоить гостей каким-то дурманом, и бесчувственных разделать на мясо.

Максим снова попытался вскочить на ноги, чтобы свернуть старухе сухонькую шею, и проломить её мужу череп кулаком. Но сил не было, и ноги опять предательски подогнулись. Максим не грохнулся на скамейку, как в первый раз, но вынужден был сесть, чтобы выждать немного, когда сможет лучше управлять своим телом. В этот раз он уже не отбил себе зад, и это говорило о том, что способность двигаться постепенно к нему возвращается.

Максим благодарил высшие силы за то, что выплеснул больше половины кружки с отравой. Сильнющий яд подмешал ему старый хрыч. Выпей он чай полностью – лежал бы теперь без движения, как… Григорий! Максим поймал себя на мысли, что до сих пор думает о Грише, как о живом, но тот мёртв. Мертвее мёртвого – нет никаких сомнений. Помогать уже некому, и надо спасаться самому, тем более, что в таком состоянии его любой таракан на лопатки уложит.

Максим пошевелил пальцами рук и ног, и решил, что именно теперь – самый лучший момент для бегства. Ведь, старуха, передохнув, вновь увлечённо занялась свежеванием человека, а дед до сих пор ковырялся в леднике. Оба они были уверенны, что Максим крепко спит, и не утруждали себя проверкой его состояния.

Мужчина, опираясь на стенку, медленно привстал. Ему удалось удержаться на ногах, и он минуту, покачиваясь, постоял на месте, будто заново привыкая к такой привычной для прямоходящего существа позиции. Потом, ухватив возле скамьи куртку и заплечный мешок, Максим не спеша, стараясь не шуметь, двинулся вдоль стены к лесенке, что вела наружу.

Шаг, другой, третий, пока всё шло хорошо, и никто не смотрел в его сторону. Максим постоял, считая до пяти, чтобы отдышаться, потом двинулся дальше. Шаг, ещё один, вот она – лестница. Максим поднялся на две ступени, и коснулся макушкой досок люка, из щелей которого пахнуло благодатным холодком. Мужчина поднялся ещё на ступень, и попытался приподнять крышку. Попытка удалась, и люк слегка приоткрылся, пустив в подвал ночную прохладу, но сила ещё не вернулась в руки окончательно, и Максим не сумел удержать крышку.

Он успел лишь пригнуться, чтобы избежать болезненного удара по голове, но уберечься от громкого хлопка не смог. Казалось, этот звук майским громом прокатился по подвалу. Шуршание за спиной тут же стихло, а потом…

– Это что тут у нас? Максим, куда же ты собрался? Ты же ещё не выспался. И друга бросать нехорошо, - несмазанным колесом заскрипел старый Ильич, не стремясь скрывать изумление, страх и злобу. За спиной Максим расслышал мелкие шажки. Тогда он поднялся на ещё одну ступень лестницы. Вдавив спину в крышку люка, он подогнул ноги, быстро сосчитал до трёх, и на выдохе выпрямился. Крышка поднялась, на мгновение будто застыв в верхнем положении. Максим мгновенно выкатился в раскрытую пасть лаза, поднялся, и успел придержать, готовую упасть, крышку.

Долго ждать ему не пришлось. Частые шажки превратились в скрип ступеней, и в квадратном проёме сухо заскрежетал ненавистный голосок:

– Максимка, спускайся. Ты же устал, невыспался. Привиделось чего, или как?

– Может, и привиделось, - с трудом удерживая крышку, ответил Максим.

– Ну, вот, а я что говорю. Давай, помогу спуститься, - пробормотал старичок, вытягивая из-под крышки птичьи ручонки. И, только Максим заметил, как потянулись к нему эти, изуродованные артритом, конечности, он тут же бросил крышку люка, придав ей толчком дополнительное ускорение. Конструкция из толстых досок, тяжело ударила по рукам и голове старика, и тот по-бабьи заверещал, грохнувшись на земляное дно подвала.

Максим, тем временем, нащупал в темноте недалеко от лаза кусок обгоревшего бревна, и, напрягая последние силы, подкатил его, и затащил на крышку подвального люка, придавив её, как гнётом. Потом, не в силах больше бороться со сном и потерей сил, он прилёг на бревно, и заснул, не обращая внимания на ночной холод. Некоторое время, сквозь сон, до его, отравленного ядом и кошмарной картиной издевательства над телом друга, сознания откуда-то снизу доносились стук и вопли, но, вскоре, он перестал слышать и их.

Проснулся Максим от жуткого холода и неприятной ломоты во всём теле. Не удивительно – ложе он себе выбрал далёкое от совершенства. Утоптанный пепел с кусками кирпичей, поверх которого пьедесталом взгромоздилось почерневшее от огня бревно. Максим застегнул распахнутую куртку, и, зажмурившись, посмотрел на поднимающийся над горизонтом оранжевый краешек солнца.

Однако, в деле борьбы с утренним холодком одной только наглухо застёгнутой куртки было маловато, и Максим принялся прыгать на месте, хлопая себя по бокам, как вывалявшийся в песке воробей. Глубокий сон на свежем воздухе ненадолго сделал жуткие события прошедшей ночи, чем-то вроде токсического кошмара, пропавшего сразу по пробуждению.

Но теперь, отголоском страшного сна, из-под ног глухо заскрипело:

– Это кто там скачет? Ты, Максимка? Максимушка, ты всё неправильно понял, мы всё объясним. Ты только отопри люк. Нам же выходить иногда требуется.

Максим даже закашлялся от подобной наглости, будто вдохнув жгучего молотого перца. Конечно, он узнал этот противный голос, даже невзирая на слой земли, разделявший их. Старый чёрт, Ильич, считает, что ему можно лапши на уши навешать и жить дальше, заманивая путников в свой подвал, чтобы отравить их и порубить на котлеты. Максим в бешенстве сжал зубы, подпрыгнул повыше, и, приземляясь, с силой топнул обеими ногами по, присыпанным землёй и золой, доскам.