Роман межгорья

Евгений Викторович не знал, кого первым встречать, и был очень рад, что возле его жены такой галантный кавалер, как Преображенский. То, что он был вместе с Любовью Прохоровной, казалось Храпкову, в какой-то мере компенсировало его, уволенного, изгнанного со строительства.

Из автомашин и экипажей выходили и женщины. Трибуна уже поскрипывала от тяжести более сотни людей. А в толпе беспрерывно раздавалось «Яшасун!» да как огни вспыхивали новые знамена.

Микрофон установили перед лежавшим Саидом. Преодолевая угнетающую боль в голове и напрягая свой голос, он промолвил, а репродукторы, заглушая шум, разнесли его слова:

— Уртакляр! Бу кунги Кизыл-Байрам…^[40] Мы отмечаем большую победу большевистской партии, победу Узбекистана и народов всего Советского Союза! Мы здесь начинаем свою историю культурного трудящегося народа, — едва хватило сил у Саида-Али произнести в микрофон.

Репродукторы передавали эти слова тысячам слушателей.

— Су келя ятыр! — кричал Лодыженко в другой микрофон.

Возбуждению, царившему в народе, не было границ! Все выше и выше взбирались люди на кручи, а беспрерывные возгласы: «Су-у! Су келя ятыр! Су!..» — казалось, долетали к самому солнцу.

А в канале, где-то далеко на горизонте, поднялся уже столб пыли. Он быстро двигался вперед, как вихрь во время засухи. Расставленные вдоль берега канала флажки, колеблемые дуновением горного ветра, словно приветствовали долгожданного гостя.

Все замерло. На трибуну поднимался нарком.

Теперь уже все услышали, как разговаривал бетон канала со своим хозяином — водой.

Часы показывали двенадцать.

Поднявшаяся пыль забила дыхание. Вода зашумела под мостом и загрохотала в пасти гиганта-распределителя. Зеленые лампочки на экране показывали количество воды, что шла в распределитель.

…42, 96, 113, 148, 205… — проносились цифры на экране. Лодыженко встревоженно поглядел на Саида, потом на экран. Уж очень быстро рос приток воды.

Преображенский громко произнес:

— Двести пять.

Нарком говорил, а в массе народа не утихало громовое «Яшасун!»

Взгляд Лодыженко то блуждал по рядам делегаций, то снова с тревогой останавливался на экране: 286 кубометров. Он подошел к инженеру Кравцу, который держал телефонную трубку, связывающую его с главным сооружением канала.

На экране загорелись красные лампочки. Они предостерегающе зажигались и угасали:

307.. 359…

Из распределителя выбежал побледневший Синявин, пробиравшийся к трибуне.

381..

Красные лампочки стали чаще зажигаться.

— Майли-сайскую плотину разорвало! — крикнул Синявин, поднимаясь по ступенькам.

— Уртакляр! — прозвучал женский голос возле микрофона.

Сердце Саида не выдержало, и он, потеряв сознание, упал на носилки. Только и успел заметить: на трибуне красная паранджа… Девушка, освободив руку, решительно сорвала с себя паранджу и, смяв ее, бросила с моста в водоворот распределителя. И непокорные роскошные волосы, и живые молодые движения, и стройная фигура, и музыка ее голоса — все было прекрасно в облике Назиры.

406 — показывали красные лампочки на экране. Лодыженко вырвал телефонную трубку из рук инженера.

— Алло!.. Алло!.. Алло!.. — напрягал он голос и понял — все. Телефон перерезали, автоматы, предупредительные приборы — испорчены. У него не было ни капли сомнения: диверсия…

Лодыженко только миг раздумывал. Тревожно, будто прощаясь, он посмотрел на свою Назиру-хон и стремительно побежал по ступенькам вниз.

Преображенский тоже исчез с трибуны…

Огни на экране остановились на цифре 462 и больше не отмечали дальнейшего повышения уровня воды. Вода не успевала пройти через распределитель и поднималась в канале.

Синявин хватался за телефон. Вдруг, поняв, что он испорчен, побежал к распределителю. Сооружение от напора воды содрогалось, а в бьефе Майли-сайской магистрали раздавался угрожающий рев.

По телефонам из степи сообщали о том, что от плотины не осталось и следа. Первая вода, миновав Майли-Сай, подошла к Уч-Каргалу и потом остановилась… Плотину прорвало…

Рука Синявина нервно схватилась за рычаги, чтобы перекрыть главные ворота распределителя, но техник осстановил его.

Погибнут тысячи людей…

Синявин вспомнил, что Лодыженко соскочил с трибуны, — значит он побежал перекрыть шлюз на контрольном шурфе.

Но надо срочно послать рабочих к голове канала! Паника охватила людей, пришедших на митинг…

XXIV

«Ужасное вредительство. Это дело рук все того же негодяя, что подкладывал мины, искажал приказы Мухтарова!» — пораженный случившимся, думал Лодыженко, пробиваясь сквозь толпу.

Сначала он бросился бежать по борту канала против течения. Он бежал изо всех сил, подсчитывая в уме десяток километров, которые остались до контрольного шурфа. Вдруг он остановился, обернулся назад и увидел, что за ним никто не бежит.

Но что это? Из толпы вырвалась автомашина и понеслась по времянке в горы.

«Верно! Как же это я…» — замерла мысль в его голове, и он застыл на месте. В автомашине, без фуражки, с перекошенным злым лицом, точно безумный, промчался шофер инженера Преображенского.

Только мгновение, как в столбняке, стоял Лодыженко. И тут же побежал обратно, к моторной дрезине, перепрыгивая через вагонетки, носилки, строительный мусор.

— Даня, заводи! К контрольному, молнией!

Моторист все понял. Пошел уже третий месяц, как он стал кандидатом в члены партии, и его перевели из трактористов мотористом на дрезину. За это время он привык понимать Лодыженко с первого слова.

Дрезина грозно зашумела и понеслась вперед, оставляя позади себя вихри пыли.

«Как в детективном фильме…» — пришло в голову Лодыженко.

Автомобиль по времянке мог доехать до Кзыл-юртовского завода, а потом около километра путь шел под уклон. Дальше — времянка резко поворачивала вдоль горы вправо.

«Этот черт будет карабкаться в гору на своих двоих. Два километра до будки… — подумал Лодыженко. — Несомненно, он прибежит раньше меня и выведет из строя механизм ворот».

В ушах Лодыженко еще звучало слово «уртакляр», произнесенное чарующим голосом Назиры-хон, а блеск ее открытых волос еще слепил его глаза. Значит, все же пришла, выполнила то, о чем они условились с ней…

Хотя бы уже дрезина скорее подходила к будке. Ему тоже от входа в туннель придется взбираться на гору. Подъемник уже давно сняли. Да и вряд ли действовал бы он теперь, когда преступники выключили все механизмы.

В дрезине стало душно. Мотор кипел и выл, из последних сил поднимаясь на взгорье.

Но вот уже и канал — выемка. Поднявшись во весь рост и наклонившись через борт, Лодыженко увидел бурный поток воды, вырывавшийся из бьефа туннеля. По бетонированному каналу неслись могучие волны, которые чуть было не переливались через края.