Роман межгорья

«Не перекроет ли еще какой-нибудь злодей воду в распределителе?» — с ужасом подумал он и посмотрел вниз на канал. Длинная полоса воды серебрилась под солнцем, исчезая где-то в дымке марева.

Дрезина остановилась возле подъемника. Дальше узкоколейка спускалась вниз и шла вдоль горы к самому Кампыр-Раватскому ущелью.

Лодыженко, не говоря ни слова мотористу, полез на гору. Он знал, что на верхней линии рабочей узкоколейки остались площадки без вагонеток, на которых рабочие транспортировали материалы от подъемника к контрольному шурфу. Добравшись до узкоколейки, бросился разыскивать одну из таких площадок. Узкоколейка удлиняла путь, но Лодыженко надеялся опередить диверсанта. Он теперь прекрасно понимал, почему тот торопился к контрольному шурфу. Выведя из строя механизм ворот, преступник тем самым полностью разрушил бы всю оросительную систему в Голодной степи. Не было никакой возможности добраться к голове канала раньше, чем вода, нажав на главный распределитель в центре степи, ринется через верх и уничтожит само здание. Тогда вода, как буря, понесется по степи… Он злился на себя за то, что не сразу догадался, какие наставления или приказания давал обеспокоенный Преображенский своему шоферу! Ведь это дело его рук…

Выше туннеля, где находился материальный склад, среди кучи бочек и обрезков Лодыженко обнаружил много площадок. Напрягая все свои силы, он вытащил колеса, поставил их на рельсы и с огромным трудом собрал одну площадку.

Несмазанные оси заскрипели в разъеденных гнездах, но все же площадка послушно двинулась на подъем. Сидя на краю площадки, Лодыженко изо всех сил подталкивал ее ногами. Выбравшись наконец на холмик, он, не притормаживая площадку, ринулся под уклон. Площадка летела с такой скоростью, что у Лодыженко ветром сорвало шляпу, и он лег, чтобы не сбросило и его самого. Площадка по инерции пролетела до половины горы. Но дальше ему снова пришлось подталкивать ее ногами. Он уже хорошо видел и штольню, и будку, и Исенджана. Лодыженко оставалось только спуститься на широкую равнину, на которой предполагали посадить сад… Вот и взгорье — цель его поездки.

Скорее бы, скорее!

Последние метры в гору насилу преодолел.

Шофер Преображенского уже поднимался на взгорье к штольне.

Из сторожевой будки вышел Исенджан. Шофер стал махать ему руками.

Площадка с шумом понеслась в долину. Искры летели из-под ее колес. Лодыженко казалось, что будка вместе со штольней и Исенджаном стремительно летят к нему навстречу. Шофер уже едва тащил ноги, но шагал, падал и снова лез к штольне. Оказавшись на одном уровне с ним, Лодыженко соскочил с площадки, замедлившей ход на бугорке, и напрямик тоже побежал к штольне. От будки, где был телефон, медленно спускался Исенджан к двум начальникам, которые наперебой кричали ему:

— Запирай на крюки ворота! — кричал шофер Преображенского.

— Снимай с крюков! — еще громче кричал Лодыженко. А Исенджан, будто не слыша их, медленно шагал, прикладывая поочередно ладонь то к одному, то к другому уху.

Шофер бросился наперерез Лодыженко.

Грянул выстрел.

Шофер выстрелил в Лодыженко с расстояния не более трех метров и, то ли потеряв равновесие, то ли обессилев, упал на косогоре.

— A-а, коммунисты! Вам водички захотелось!.. Пейте ее на здоровье вместе со своими вонючими сартами! — со злостью прохрипел он, поднявшись и продолжая взбираться напрямик к будочке.

Лодыженко упал. Пуля пробила ему ногу выше колена, в глазах у него потемнело, закружилась голова. Падая, он зацепил остановившуюся площадку, на которой добирался, и она покатилась. Колесо придавило его здоровую ногу. Лодыженко, терявшему сознание, казалось, что на него обрушилась вся глыба Кампыр-Равата, похоронившая рабочих под своими камнями…

Старый аксакал наконец все понял. Вчера возле палатки мечети «катта коммунист» называл Исенджана «единственным аксакалом, который, искренне любя воду и ожидая ее для Голодной степи, честно исполнит его приказ». А приказ был простой: открыть ворота в контрольном шурфе и дежурить в будке около телефона. Потом Лодыженко даст ему новые указания. Он должен выполнять в такой ответственный час только его распоряжения и больше ничьи.

Телефон уже давно перестал работать. Аксакал допускал возможность вредительства и поэтому насторожился. В отверстие шурфа он слыхал, как шумела вода в туннеле, искренне радовался этому. Вода все-таки пошла в Голодную степь!

Исенджан еще из будки увидел хорошо знакомого ему шофера Преображенского. Он с трудом, видимо напрягая последние усилия, взбирался на гору, направляясь к будке, размахивал руками и что-то кричал. Вспомнил старик и о своих первых встречах с его инженером, о совещаниях… И Исенджан приложил свою руку к натруженному сердцу. Только один аллах ведает о том, что делал он это по долголетней рабской привычке к покорности. Почти семьдесят лет он покорялся…

Но теперь он «единственный аксакал»… для такого человека, как Лодыженко! Сейчас он в самом деле искренне хотел выполнить приказ «катта коммуниста» и был уверен, что выполнит.

Исенджан спускался навстречу шоферу, а с горы неслась ему наперерез площадка.

И когда старик узнал Лодыженко, когда услышал два приказа, а затем выстрел, — он все понял. Пятясь к шурфу, Исенджан услыхал последние злые слова шофера. Именно они и поразили его старческое сердце: «Сарты… вонючие сарты!» И он сразу почувствовал себя как на поединке. В его возбужденном сознании мгновенно промелькнули десятки лет его жизни. Кому он служил, какую огромную рану получил за все это позорное усердие! Лицемерие! Лицемерие!

— Вот оно что!.. Аллагу акбар! — повторял Исенджан, поглаживая свое лицо и отступая к штольне.

Оттуда доносился безумно свирепый рев воды в туннеле, а внизу, точно бешеная собака, едва перебирая ногами, карабкался окровавленный враг, мерзкий своим вражеским естеством, которое он не скрывал больше в пылу злости. Исенджан уже слышал, как срывались проклятия с окровавленных губ человека-зверя. А Лодыженко, скорчившись, неподвижно лежал на взгорье, прижатый площадкой.

— Шайтан! Шелудивая собака!.. — вырвались из уст Исенджана не свойственные почтенному имам-да-мулле слова. Он переборол прививавшуюся десятками лет покорность и страх и тотчас схватился за крюки.

— Запирай!.. — заревел как бешеный шофер снизу. Прозвучали еще два выстрела подряд. Пули просвистели над головой старика.

— Так получай же! — со злостью ответил ему старый аксакал, снимая с ворот крюки, звякнувшие металлическим звоном. Кованые ворота камнем полетели в шурф, а старик бросился на гору, к будке.

Шофер, вне себя от злобы и бессилия, раскрыв рот, остановился. Только когда он услыхал, как задрожало взгорье, бросился вниз спасаться.

Но уже было поздно.

Остановленная в туннеле вода ударила из колодца в небо струей в четыреста кубометров в секунду. Изогнувшись гигантским фонтаном, она настигла диверсанта и вместе с камнями понесла его вниз по долине.

Исенджану почудилось, что в гуле разбушевавшейся воды прозвучал какой-то нечеловеческий вопль. Он едва дышал, взобравшись на скалу. Уста старика, как молитву мести, шептали:

— Шайтан, люди ему воняют!.. — Торопясь, как мог, спешил он на помощь к Лодыженко.

И казалось — в могучем реве воды слышалось одобрение…

XXV

Эльясберг пригласил в контору сторожей и мираба Мусанбекова. Долидзе сообщил ему о том, что вот уже в течение двух часов ему не отвечает ни один телефон.

Вода ровной струей, со скоростью более четырехсот кубометров в секунду, с грохотом неслась, точно в бездну. Кзыл-су вздулась, переливая воды через шпору, А шпора дрожала и выла.

— Нам не отвечают телефоны, ака Мусанбеков.

— Не знам, — ответил тот на ломаном русском языке.

— Но, может быть, это вода испортила все, в том числе и телефоны? — допытывался Долидзе.

— Не знам.

— Так мы же здесь погибнем, как мухи!.. — уже волнуясь, сказал Долидзе.

В.дом вошел Коржиков.