Роман… С Ольгой

— Нет. Не дави.

— Я получал твои фотографии. Спасибо, солнышко. М-м-м, — муж зевает. — Составишь там компанию?

Нет!!!

— Конечно, хорошо. Иди первым, а я к тебе присоединюсь. Приготовлю вещи и…

— Как тут тихо, — запрокинув голову, вдруг обращается к потолку. — Свет, правда, слишком яркий. На свободе дышится не так, как в вонючей камере. Пиздец! Вот это приключение, — ехидно ухмыляется. — Опыт — это вещь.

Боже мой!!! Разве этого мужчину я люблю?

— Юрьев, давай-ка быстро в ванную. Ты подваниваешь, — пытаюсь оттолкнуть, зло шучу, изо всех сил стараясь растянуть благожелательную улыбку. Однако упершись ладонями в мужскую грудь, отжимаюсь будто бы от камня. — Отпусти!

— Не толкайся, солнышко, — он носом лезет мне за ухо и опускается лицом на основание шеи. — Как ты вкусно пахнешь. Лёль, всё будет хорошо. Слышишь? Скажи, что поняла.

— Да.

— Я дома! Ты пахнешь этим местом. Офигеть! Ты семья. Ты моя жена. С-с-с-сука! Как же я устал. Хочу знать обо всём, что пропустил…

Мы изгои, Юрьев! Так общество сказало, когда на все басы нас проклинало. С этого, по-видимому, стоит и начать? Или мне необходимо рассказать, как добрые людишки в один прекрасный и погожий день подкинули под дверь нам тридцать один использованный презерватив и старательно подписали карточку, назвав нас:

«Жестокое Чудовище и Безобразная Красавица — Палач и Блядь! Таких нужно, не задумываясь, убивать. Позор, мистер Юрьев. Твой сын — безжалостный убийца, а невестка — истинная мразь».

Или всё-таки мне лучше начать с того, что я больше не могу работать. Стала вдруг бояться толпы, особенно мужского наглого внимания. Опасливо оглядываюсь по сторонам, оборачиваюсь на любой громкий звук и даже шорох, иногда подпрыгиваю, когда кто-нибудь кричит или просто шумно кашляет.

«Мало времени прошло, Ольга Алексеевна. Раны не зажили и обильно кровоточат. Но разрывов больше нет. Я говорю о душе. Надеюсь, что Вы поняли?» — неожиданно вдруг зарядила гинеколог, к которому я обратилась по причине неожиданно прекратившихся месячных.

«Я беременна? Или это всё?» — с надеждой прошептала, не глядя на неё.

«Нет. Обыкновенный стресс, гормональная и антиретровирусная терапия, а также недостаток витаминов. Страшное, слава Богу, не подтвердилось, а с остальным мы справимся. Когда произошло…».

Больше никогда при мне не произносите это слово, люди!

«Я уже забыла. Это было очень давно» — буркнула и отвернулась, обратив свой взгляд на призывающий к рождению второго, третьего, четвертого ребёнка глянцевый плакат. — «А ВИЧ?».

«Уже сказала» — но я хочу, чтобы врачиха снова повторила. — «Отрицательно, Оленька. Всё будет хорошо. Подлечимся, а потом попробуем деток завести. Как муж?».

Сидит в тюрьме, мотая бесконечный срок за то, что сделал, отыскивая справедливость.

А может быть ему рассказать, сколько раз я напивалась вдрабадан, пока его родители громко совещались в общей комнате, строя наполеоновские планы по освобождению единственного сынка из твердокаменной темницы.

Пожалуй, будет так.

— Я принесла полотенце. Можно? — приложив ухо к полотну, прислушиваюсь, ожидая ответа с той стороны двери.

— Спасибо. Входи.

Я вижу Ромкин сильно выпирающий позвоночник и острые рёбра, двигающиеся под серой кожей, когда он совершает очередной глубокий вдох. Крепко сжатые ягодицы и худые ноги, которыми муж протыкает каменный холодный пол. Сколько он весит? Восемьдесят? Семьдесят? Или шестьдесят пять неполных килограммов? Его там били? Измывались, памятуя о том, что в камере находится бывший мент, а сейчас, увы, матёрый уголовник? А если Юрьев случайно заразился какой-нибудь жуткой и неизлечимой хренью?

— Оль… — спокойно поворачивается ко мне лицом.

Его мужское сильное достоинство? Нет-нет. Сейчас передо мной обвисший, вялый, сморщенный, свернувшийся под кожей член. Висит, раскачиваясь забитой до смерти змеёй. Безжизненная тряпка — бесполезная, судя по внешнему виду, вещь. Сморщенный мешок. Состарившаяся мошонка. Потерявшиеся в протоках небольшие яйца. Полнейший бред! Он там прошёл через сексуальный ад? Юрьева, видимо, пытали? А этому уж точно оправдания нет!

— Детка?

— Да? — я вынужденно поднимаю голову, чтобы встретиться с парой зелёно-серых глаз. — Здесь чистое белье и…

— Посиди со мной, пожалуйста, — муж отворачивается, отводя свой взгляд. — В чём дело?

— Да, конечно. Всё в порядке. Ты очень похудел.

— Не замечал.

— У тебя что-то болит?

— Нет, родная. Устал. Побудь здесь. Боюсь, что закемарю и, не успев, как следует насладиться волей, в ванне захлебнусь. Я не трону, — напоследок добавляет, как будто бы желая в чём-то убедить и успокоить.

Не страшно, мол? Что такого? Мы с тобой женаты. Я больше не боюсь, а секс с недавних пор меня совсем не интересует. Интимной жизни пришёл неожиданный конец. Пожалуй, стоит выразить мужчине благодарность за то, что был всегда тактичен, внимателен и предупредителен. Обнять, как следует, поцеловать, приласкать или отпихнуть?

«Потерпи, любимый. Твое спасение уже не за горами» — заезженная строка, которую вслепую вывожу на датированных листах в организованном недавно женском ежедневнике, где по заданию психотерапевта старательно записываю всё, что происходит со мной за истекший день. Благодарю за то, что рано утром встала, затем поела, не торопясь, сходила к психотерапевту, потом немного поглазела в до блеска вылизанное двустворчатое окно, сидя тычкой на кровати, полежала, погрустила, помогла на кухне, убралась и привела себя в порядок.

Как правило, я немногословна, а фразы чересчур скудны по содержанию: обязательное приветствие, краткий распорядок дня и прощание в виде «дорогой дневник, пока». Откуда появилось предложение про спасение, затрудняюсь сказать, но тем не менее…

Всё решено. Сегодня? Да!

— Лёль, а что Костя? — Юрьев рассматривает своё кривое отражение в зеркале.

— Он предоставил мне отпуск, но…

— Ты не работаешь? — внезапно вскинувшись, встречается со мной пытливыми глазами. — Что произошло?

— Работаю, но ты вернулся, поэтому я попросила у босса пару недель за свой счёт, а он неожиданно заявил, что готов предоставить мне за это причитающуюся по ТК оплату. Не нужно было соглашаться?

— Нужно. Просто…

— Забирайся, — кивком указываю на ванну. — Холодно смотреть.

— Отец говорил про какой-то праздник. Что они придумали? Зачем? — запустив пятерню, расчесывает пальцами коротко остриженные волосы. — Зэк, не иначе. Что скажешь? Оставить так или пусть отрастет?

— Как хочешь.