Роман… С Ольгой

— У тебя солидно отросло, — вполоборота разговаривает со мной. — Совершенно не заметно.

Да, он, безусловно, прав. Срезанные ублюдками локоны быстро нарастили утраченную длину, а проплешины — места, в которых были с корнем вырваны волосы — заполнились колючим частым ёжиком. Полгода — довольно-таки немалый срок, на самом деле.

— Остынет вода, Юрьев. Не тяни кота…

— Не бухти, жена, — сначала громко прыснув, он, как это ни странно, спокойно произносит.

Ему нужна-таки моя помощь или он справится собственными силами? То, что будет ванна, а не душ, я, конечно, поняла. Так даже проще и намного лучше. Мы не поместимся вдвоем в корыте, в котором с большим трудом располагается один. А значит, опасность однозначно миновала. Я стопудово спасена!

— Помогу? — беру мочалку и бутылочку, в которой, квакая, катается пахучий гель для душа.

— Если не затруднит.

— Для этого сюда пришла.

— Тогда я в твоем полном распоряжении, — жалко опирается слегка подрагивающими предплечьями о бортики нагретой ванны, а я, аккуратно перегнувшись через мужскую голову, прикасаюсь мыльной тряпкой к сильно выгнутой спине. — Дистрофик, жалкий доходяга! — недовольно бормочу…

Не могу смотреть на мужа. Больно, неприятно и непостижимо. Ему ведь только тридцать лет, а на висках уже вовсю гуляет безобразная седина, красивый гладкий до сегодня лоб отныне разрезает напополам глубокая морщина, а во внешних уголках добрых и лукавых глаз собрался веер каких-то птичьих лапок. А самое неприятное то, что Юрьев снова заикается и странно косит правый глаз. Он часто любит повторять, что фильмы ужасов, мистические триллеры и шпионские детективы с непредсказуемым сюжетом вообще никак не согласуются с тонкой организацией его внутреннего мира. Муж прав, хотя то, что я вижу перед собой свидетельствует совсем не в пользу этого замечания.

Ромка спит уже четвёртый час. Раскинувшись на нашей кровати, лёжа на спине и повернув к окну лицо, через приоткрытый рот Юрьев выпускает пузыри и смешно, шлёпая губами, причмокивает. По-моему, так выглядит покой, свобода, мир, добро и чуточку блаженства вкупе с редким умиротворением. А что, если он тупо спекулирует на чувствах, играет роль дегенерата, бездарно имитирует и что-то там изображает?

— Оль? — сквозь густую и завитую щеточку ресниц муж смотрит на меня. — Хватит там сидеть, иди ко мне. Приляг, — хлопает ладонью по матрасу, приглашая к себе.

— Мама ищет спутников для похода в магазин. Пора вставать. Ей требуется мужская сила и ваше с папой спокойствие.

— Какой ещё магазин? — согнув в локте руку, подкладывает её себе под голову. — Это крайне необходимо? Именно сегодня? Именно я? Обойдутся собственными силами. Мне этот сабантуй вообще не нужен.

— Да.

— В чём дело? Мы не разговариваем? Это ссора, о которой я забыл?

— Не хочу ворочать языком.

— Ты не отвечаешь ни на один вопрос, Лёль. Как твои дела?

— Нормально.

— Я жалок? — вдруг заявляет, повернувшись на бок и поджав согнутые в коленях ноги к груди и подбородку. — Лучше бы там остался?

— Нет.

— Оль, я отойду, отъемся. Дай мне время, пожалуйста. Внешний вид так важен?

Кому он это говорит? Желает в этом убедить? Да и причем тут, в самом деле, внешность?

— Ром, поднимайся, пожалуйста. Родители заждались. Потом отдохнем.

— А ты?

— А я останусь следить за тем, что варится на плите.

— Я с тобой.

Нет! Это невозможно. Такое положение вещей совершенно не устраивает. Почему никто в этой гребаной семейке не уважает личное пространство другого человека? Если я хочу побыть одна, значит, мне не нужны случайные соратники, вынужденные спутники или тупые собеседники. Почему я не могу уйти туда, куда хочу, почему я каждый раз вынуждена оглядываться на то, что скажет Марго, Игорь или он?

— Отправляйся в магазин, Юрьев. Разомнись, проветрись и познакомься с персоналом супермаркета. А то…

— Раздобрел на казённых харчах? — задушенно хохочет, а поперхнувшись собственной слюной, внезапно начинает кхекать. — Всё! Дрова! Это, видимо, чахотка. Тюремным болезным плевать на век и фармацевтические возможности.

— Заодно и в аптеку завернёшь. Выберешь чего-нибудь от кашля.

— Не слезешь, да?

— У-у.

— Ты страшная женщина, Юрьева Ольга Алексеевна…

Мать с недоверием смотрит на меня. Прищурившись, Марго как будто забирается мне в душу, вспучивая гребнем кожу. Нервно улыбаясь, брезгливо кривит рот, при этом постоянно ищет одобрения сына. Уже в который раз интересуется, не жарко ли ему, не сквозит ли, стоит ли закрыть окно, выставив раму на режим проветривания. Свекровь гладит мужскую руку, опираясь на то же плечо.

— Оленька, а что тебе купить? — внезапно обращается ко мне.

— Ничего. Спасибо, Маргарита Львовна.

Выметайтесь из дому и оставьте, черт возьми, меня в покое!

— Мороженое? — теперь мой Юрьев задает вопрос.

— Нет.

— Сливочное? Как ты любишь…

— Я не люблю.

— Оль? — мать отпускает руку сына и крадущейся походкой зачем-то подбирается ко мне. — Позволишь?

Нет-нет, она не спрашивает. Подобное же пресмыкание или такт вообще не соответствуют бешеному темпераменту этой сильной женщины. И с этим некоторым пришлось давным-давно смириться. Я, как это ни странно, как раз из их числа.

— Вы поругались? — вцепившись в мои кисти, не спуская глаз, таращится, полосуя взглядом. — Что с тобой? Ты…

— Не спешите, мама. Я хочу принять ванну, а с Ромкой, как оказалось, сделать это не реально. Побудьте с ним.

— Что происходит?

— Ничего.

— Ничего?

— Я послежу за плитой и соберусь. Мам…

— Смотри на меня!

Ведусь на тон. Смотрю и нервно раздвигаю губы, формируя животный неживой оскал.

«Не подводи меня!» — последняя фраза, которую я услышала от женщины, которая на протяжении получаса дёргала меня, пытаясь выведать простой секрет, о содержании которого, мне кажется, Марго успела догадаться ещё утром.

Только бы успеть…

«Только бы успеть» — вожу петлей из кожаного черного ремня, оставленного на кресле в нашей спальне мужем.

Глава 31

Тот день. Ноябрь. Десять лет спустя

— Фух! Успела, — стрекочет в холле мать. — В чём дело? — наверное, обращается к подошедшему туда отцу, чей голос с некоторых пор, увы, стал тихим, шелестящим и почти неслышным. — Игорь? Привет-привет.

— Давай-ка помогу, — ей тихо отвечает.

— Что произошло?

Мать настораживается там, а я зачем-то оттопыриваю ухо здесь.

— Ничего. Всё нормально. Промокла?

— У меня был зонт. Дети приехали? Ну, что ты смотришь и молчишь, как партизан? Внизу, возле подъезда, стоит его машина, — она повизгивает то ли от удовольствия, то ли из-за сезонной хрипотцы из-за простуженности голоса, то ли врожденный темперамент не позволяет реагировать на всё, что происходит, более спокойно. — Внезапно и очень неожиданно, но так приятно. Ой-ой! Правильно сделали. Чего я в самом деле? Не выходят встречать. Опять ругаются? А мириться, стало быть, к нам приехали?