Роман… С Ольгой

— Мы будем разговарива-а-ать? — стонет Лёля.

— Я слушаю.

— Я? Я должна?

На то и был расчет. Она попалась с лёгкостью на мой крючок.

— Да, любимая.

— Но… — жена пытается привстать.

Удерживаю крепко. Раздвинув нижние конечности, проталкиваю женское тело между ними, а затем стопами, как крюками, цепляю тонкие лодыжки, стреноживаю и сам вдруг застываю.

— Ты хочешь…

Хочу всё… Всё, что накипело. Всё, что мучило. Всё, что не давало Оле спать. Всё, что было. Всё, что обездвиживало и уничтожало. Я хочу всё знать!

Жена рисует в воздухе, перебирая пальцами, будто струны арфы задевает, сопит и тихо всхлипывает:

— Ты должен был так себя вести тогда.

— … — увы, мне нечего сказать.

— Я думала, что ты обнимешь и прижмёшь к груди.

— … — перевернувшись на бок, закидываю ногу на неё, и навалившись массой впечатываю Лёлика лицом в подушку. — Нормально? — поправляю опавшие на лоб ей волосы.

— Да. Ром, я хотела, чтобы ты пожалел меня, чтобы укрыл, чтобы гарантировал защиту, безопасность, чтобы был рядом, чтобы навсегда.

— Извини меня.

— Я прочитала письма.

— Зачем?

— Так надо.

— Зачем? — сцепив зубы, через силу говорю, иду с ней напрямик, сводя подробности к минимуму.

— Она просит о помиловании.

— Обойдётся, — таращусь на родной затылок и, затаив дыхание, ещё чего-то жду.

— Она отсидела большую часть срока. Это её право.

— Что с тоном? — перегибаюсь через неё. — Лёль, что ты задумала?

— Ничего.

Немного отлегло.

— Ничего и не будет, — запустив ладонь за эластичную резинку на трусах, опускаюсь ниже, пока не упираюсь пальцами в горячие и гладкие половые складки. — Эта тварь не заслужила пощады, которая ей якобы положена законом.

Да будет так!

Пока жена катается по небольшой кровати, гоняя мелкого кота, я принимаю душ и тщательно обдумываю сложившуюся непростую ситуацию.

Сколько суке дали? Пятнадцать? Двадцать лет? Не помню ни номеров статей, ни речи прокурора, ни перекрёстных обязательных допросов, ни её финальных слов. Отбросил за ненадобностью. К чему? Сейчас меня тревожит то, о чём помалкивает Лёлька. Помилование? Досрочное освобождение? Отличное наё.ывание всей юридической системы. Ни за что!

Вода всегда действует на меня умиротворяюще. По крайней мере, я точно расслабляюсь, пока ловлю открытым ртом тёплые, почти ручные капли. До крови растираю кожу, смываю пену и снова становлюсь под лейку.

О чём в тот день она меня просила? Про что сегодня говорит? В чём сущность терапии, от которой лично у меня башка трещит?

Наш первый мозгоправ не выдержал того, что мы с ней вытворяли, сидя на одной кушетке в просторном «медицинском» кабинете. Я, как недалёкий хрен, помалкивал, а Лёля без остановки говорила, как будто подменили. Тембр её голоса в то время сильно раздражал. Она визжала, стонала и скулила, громко и надрывно плакала. Захлёбываясь, про что-то стрекотала, транслировала жуткий ультразвук. Я слушал. Слушал чутко, но совершенно в содержание не вникал…

— Оль? — заваливаюсь на кровать, аккуратно подкатившись ближе, в деталях повторяю женский контур, а после рядом замираю. — Спишь?

— Нет, — поглаживает монотонно Пашку, уткнувшегося ей в живот.

— Помоги, — обняв, притягиваю голую к себе.

— С чем?

— Говори! — целую нежно в основание женской шеи.

— Нет настроения.

Теперь я понимаю: если не сегодня, не сейчас, то десять дней, которые я виртуально оплачу, пройдут впустую, изображая порожняк.

— Что ты чувствовала тогда, любимая? — немного осмелев, шурую голыми ногами по острому и вздыбленному льду.

— Тогда?

Она хотела мне что-то рассказать — я точно помню, а я же стал, как опаскудившаяся на рынке баба, громко причитать, угрожая всем, кого внезапно посчитаю в чем-либо виноватым.

— Мне нужно знать.

— Я не боялась, Рома. Вернее, я ничего вообще не поняла. Меня напоили и, подхватив под руки, куда-то поволокли. Ты знаешь, до сих пор в ноздрях стоит тот мерзкий, затхлый запах. Грязь и человеческие экскременты. Воняло мочой и тухлой спермой. Я, видимо, скривилась и что-то вслух произнесла, но этим только разозлила и спровоцировала то, что было дальше. Господи! — она внезапно поджимает ноги, сворачивается в эмбрион и запечатывает кулаками рот. — Мне очень жаль. Наш ребёнок…

— Я слушаю тебя, — спокойно всё выдерживаю, не отводя глаза.

— Наверное, удар наотмашь по губам случайно выключил меня, а потом я чувствовала лишь боль… Пока не потеряла окончательно сознание…

Сегодня я заново знакомлюсь с ней. Сквозь боль, наперекор судьбе. Те чёрные, давно исчезнувшие и канувшие в Лету, дни, которые мы с ней всё же пережили, лишь только разжигали страсть, усиленно питая погрузившуюся в анабиоз любовь, построенную на изнанке счастья. Она ведь признается в том, в чем признаваться вроде бы нельзя, а я люблю её, как никогда.

Теперь теряемся с женой в скомкавшихся несвежих простынях, сплетаясь крепко распаленными телами. Мы двигаемся ровно, медленно, синхронно до полного изнеможения. Она берёт меня за руку. У Лёльки дивные изгибы и безупречные ноги. Моя жена — пантера, а я случайно угодивший в собственный капкан охотник.

— Ты как? — лениво отрываюсь от груди, которую облизывал до этого.

— Всё хорошо, — обняв за щёки, всматривается в моё лицо. — Ром?

— Да? — слежу за тем, как оплывая, словно воск, становятся податливыми и послушными её гибкие конечности, как уплывает вдаль сознание и как моментально затуманивается цепкий яркий взгляд.

— Люблю тебя, — шумно выдохнув, она со стоном направляет мой возбужденный член в себя и моментально затихает, будто умирает.

«Живи!» — толкнувшись сильно, насаживаю до упора, на всю длину, пробуждаю спящую, заставляя изгибаться, двигаться, стонать и улыбаться.

Глава 33

Осень, год спустя

«Если родится девочка, назову малышку Полей, а если парень, то, наверное, будет Константин» — пока рассматриваю отражение в надраенном до радужного блеска зеркале, перебираю варианты имён для своего ребёнка, чьё присутствие в моём нутре сегодня утром подтвердил врач в задрипанной женской консультации, находящейся на городских задворках.

— Живи, Котян, и не хворай! — шефу здравия желает Фрол, поднимая, вероятно, очередной стакан, наполненный до краёв вишнёвым морсом. — А куда наша Лялька запропастилась? Бешеная стерва в доме босса внеземной портал нарыла? Улизнула бестия за тёмный горизонт и не сказала, когда к нам, грешникам, вернётся. Наша Юрьева выступает только соло и, как всегда, блистает, находясь во всей красе и при обязательном психическом настрое. Твой лучший архитектор, которому ты платишь бешеные бабки, между прочим, ведёт себя, как законченная сволочь, отъявленное, чтоб её, динамо. Эта Оленька, хочу сказать, такая тварь. Мы тратим на её отдел херову кучу бабок, а получаем неизменный ПМС и надоевшую всем лёгкую, но эксклюзивную истерику. Зарядишь мне про творческое вдохновение и бешеный талант? Пусть держит свой характер при себе и ярко прелестями не отсвечивает. Я не муж — молчать не собираюсь. Лялик однозначно заигралась. Премии, какие-то стимулирующие, мать твою, надбавки, милые подарочки на дни рождения подчинённым и помощь по случаю появления на свет визжащих голозадых малышей, редкой, слава Богу, смерти или на торжество весёлой свадьбы. Вероятно, в скором времени наша детка займётся финансами, если осилит, конечно, стажировку по дополнительной профессиональной программе «Дебет-кредит». Сокращённо — ДПП! Что скажешь, а?