Роман… С Ольгой

С последним, между прочим, полностью согласна! Истина. И без дополнений.

— И всё-таки. Не жрать, а как? Как нужно говорить?

— Кушать?

— Нет, мужчина, снова мимо. Даю минуту на размышление. Время пошло.

— Если ты не перестанешь умничать, предупреждаю, что в качестве меры пресечения намерен запросто употребить тебя, а уж, как это будет выглядеть или называться, по обстоятельствам кому-то будет всё равно, — сжав руки у меня на талии, почти впечатывает в себя. — С огнём играешь, девочка, и не задумываешься о последствиях. Итак, как долго ждать то, что ты готовишь? Вот уж поистине заварили кашу.

— По внешнему виду и по вкусу я предполагаю ещё пять минут. Не больше. Отлично, курсант Юрьев, сегодня гораздо лучше, чем вчера. Ты хорошо справляешься с заданиями и почти не ошибаешься. Всё вовремя и без промедлений. Пару индивидуальных занятий, но под присмотром профессионалов, конечно, и можно считать, что ты с честью и достоинством прошёл курс молодого бойца, дежуря со мной на кухне. Усложним, пожалуй?

— Про огонь повторить?

— Наверное, не стоит, — пытаюсь выкрутиться, чтобы выпрямиться и ровно стать. — Не налегай, тяжело тебя держать. Уже побрился?

— Так точно.

— Рубашку сменил?

— Так точно. Лёль?

— Угу?

— Ты моя жена, а не мама. Что за тон, в самом деле? Побрился — не побрился. Помылся — не помылся. Теперь вот до рубашек дошли.

— Знаешь же, что я терпеть не могу, когда у мужчины…

— Смотри-смотри, — он тычет пальцем в раздувающуюся молочно-яичную массу, над которой мы колдуем уже битых полчаса.

Подходящий час, вероятно, пробил. Наступает время принятия окончательных решений — наш с Юрьевым критический момент.

— Перец! — свободной ладонью шлёпаю по мужскому бедру.

А Ромка, кажется, замешкался.

— Перец, кому говорю! — по столу стучу, резной ручкой отбивая чёткий ритм. — Рома, в чём дело? — скосив глаза, смотрю.

— Одну минутку, солнышко, — муж ослабляет хватку, убирает руку с талии, куда-то шустро отбегает, где-то громко рыщет и что-то, видимо, берёт. — Есть! — запыхавшись, опускает перечницу на стол. — Это?

— Хорошо, — довольно расплываюсь. — Ром, не надо.

Его прикосновения опасны, а жалящие поцелуи, которыми он покрывает мою шею, способны начисто лишить разума и вызвать у меня в крови всплеск абсолютно неконтролируемых в его присутствии гормонов.

— Не надо? — на одну секунду отрывается лишь для того, чтобы горячими шершавыми губами тронуть открытую ключицу и мурашками покрытое плечо. — Лёль, здесь же никого. Чего ты?

— Пора на работу и…

— Мы быстренько, — я снова чувствую его стальную хватку на себе. — Только не кричи, — его желание, по ощущениям, слишком велико, к тому же что-то твёрдое нагло упирается в мою поясницу, продавливая позвонки. — Ты сегодня долго?

— Как обычно.

— М-м-м, — кто-то недоволен, но сильно возбуждён.

— Про рубашку помнишь?

— Про что? — обняв мою кисть, вцепившуюся в лопатку, помешивает виртуально в воздухе густеющий омлет.

— Заедем в магазин перед пикником? Хочу что-нибудь свеженькое тебе купить.

— Договорились. Свеженькое?

— Форма, форма, форма. Я уже забыла, как ты выглядишь, когда не в ней.

— Окей.

«Ромочка, не приставай к жене. Ты Олю отвлекаешь» — мягкий низкий голос раздается из другой комнаты.

— Ма-ма, — улыбаюсь, подкатив глаза. — Сейчас ты, кажется, получишь. Есть за что?

— Да вроде нет, но мало ли.

— Чем чёрт не шутит? — подсказываю, с плиты снимая сковороду. — Всё готово. Позавтракаем вместе?

— Естественно. Тем более выбор небольшой, — муж прыскает мне точно в ухо. — Давай только очень быстро, без лишних рассусоливаний и разговоров о прекрасном, съедим то, что приготовили, и моментально свалим, по дороге, вероятно, шустренько перепихнёмся. Возражения есть?

— Где?

— Что именно?

— Любовью займёмся где?

— Да ты ненасытная малышка. Чем ночью занимались? Не догнал вопрос.

— Ты сказал «по дороге». И потом, маловато. И по времени, и по возможностям, — подзуживаю возбужденного. — Вот сегодня, например. Ты вышел, а после по-барски откатился на свою половину кровати с коварной фразочкой: «Я всё!». А я, Юрьев? Ты, например, поинтересовался, кончила ли я?

— Перестань.

— Ты, бедненький, так тяжело дышал, даже грязно матерился, кулаками растирал слипающиеся от недостатка сна глаза, а потом, намаявшись и нагулявшись, выпуская пузыри, захрапел младенцем после первого причастия. Спрашиваю ещё раз! А я?

— Чего-чего?

— Перепихнёмся быстро, Юрьев, — это не про нас. Я долго разогреваюсь, поэтому…

«Игорь, ты где?» — нам надо бы поторопиться, потому как в течение двух-трёх минут на небольших квадратных метрах мы гарантированно будем не одни.

— Гарантирую страсть в машине, — авторитетно заявляет. — Долго. Сколько хочешь? Полчаса?

— В машине твоего отца, — заканчиваю предложение. — Да уж, обязательства в этом направлении мне никто не обещал. Полчаса? Издеваешься?

— И не представит никаких гарантий. Если тебе они нужны, то советую приобрести взрослую игрушку интимного характера и заполнить в соответствующем месте персональные данные о себе. Там тебе и гарантия откроется, и незабываемое удовольствие пристанет, но тогда я, как твой муж, беру самоотвод. Ты странно разговариваешь, жена. Какие-то тяжелые вздохи, томный взгляд, будто кое-кто тоскует о безвозвратно потерянных годах. Кто тебе должен был что-то обещать, если в личной жизни у тебя случился исключительно один мужчина?

— Намекаешь на себя?

«Детвора, у вас там всё готово?» — выкрикивает его мать.

— Ещё пять минут, — отвечает Юрьев.

«Отлично! Игорь застилай кровать».

— Папа тоже был когда-то молодым. Между прочим, мне почему-то кажется, вернее, в том почти уверен, что я был зачат на заднем сидении какой-нибудь колымаги.

— Откуда такие мысли?

— Предчувствие не покидает, и профессиональная деформация наконец-то сказывается, — последнее шипит мне в ухо и быстро отступает, отпуская меня. — Мам, привет, — по-видимому, Маргарита Львовна на кухню всё-таки зашла. — Как дела? Доброе утро.

Тонкий аромат её парфюма, вернее, геля для душа, который свекровь принимает трижды в день, просачивается в небольшое помещение вместе с ней. Кажется, какой-то экзотический фрукт и слишком концентрированная ванильная эссенция. До умопомрачения сочный, как будто вязкий запах, от которого, если честно, тяжело дышать. Хочется двумя руками закрыть себе нос-рот и выбежать из кухни, сдерживая рвотный спазм, который настигает по утрам — по моим скромным подсчётам — на протяжении нескольких недель подряд.