Роман
Шрифт:
Роман взял Татьяну за руку и повел в этот поющий коридор. Девушки стали осыпать новобрачных цветами.
Не красны щеки тихой голубицы,Яко мелом, да белены-белены!Ни жива, ни мертва да во светелкеПоневаж тепло сердушко немеет!А любить, да полюбить молодицу.А лелеять, да беречь крепо-зельно!Песня, цветы с дурманящим запахом, сарафаны,
«Господи, как славно! Слава Тебе, Господи!» – молился про себя Роман, поднимаясь по ступеням крыльца.
– На террасу, друзья мои, сразу к столу! – подсказал им сзади Красновский, но Роман, оказавшись в прихожей, повернул к жене и, взяв ее за руки, сказал:
– Пойдем… я должен сказать тебе.
И быстрым движением увлек ее за собой наверх по лестнице.
– Ромушка… – забормотал Красновский. – Как же?
Но старая лестница только громко скрипела под ногами новобрачных.
– Успокойтесь, друг мой, – тетушка взяла растерявшегося шафера под руку. – Les marriages se font dans les cieux. Пойдемте, они к нам выйдут.
И повела Красновского на террасу. Остальные последовали за ними. Роман провел Татьяну к себе в комнату и, опустившись перед ней на колени, стал целовать ее руки.
– Люблю, люблю тебя… – шептал он.
Она же, глядя на него сверху, произнесла тихо и радостно:
– Я жива тобой.
Он замер, встал и, сжав ее руку, произнес так, словно боясь, что она уйдет:
– Подожди, подожди…
И тут же бросился к конторке, выдвинул ящик и достал маленькую сандаловую шкатулку. Шкатулка была заперта, хоть в ней и не было замочной скважины.
– Это шкатулка моей покойной матери, – сказал он. – Смотри…
Его палец нажал на треугольник резного узора, и с мелодичным перезвоном крышка шкатулки откинулась. Внутри был футляр красного бархата, занимавший почти все пространство шкатулки. Под футляром, на дне, что-то белело.
Роман достал футляр и протянул шкатулку Татьяне:
– Возьми. Это письмо тебе.
На дне шкатулки лежал конверт.
– Мне? – робко спросила Татьяна.
– Да. В нем все написано.
Татьяна вынула конверт, перевернула и прочла надпись на нем:
«Супруге Романа Алексеевича Воспенникова»
Конверт был запечатан.
– Вскрой, – сказал Роман. – Это писала моя мама перед смертью.
– Когда она умерла?
– Давно. Мне было тогда восемь лет.
Татьяна распечатала конверт, вынула сложенный пополам листок голубой бумаги и, волнуясь, прочла вслух:
«Прости меня, милое дитя, за то, что обращаюсь к тебе, не зная твоего имени, хотя верю всем сердцем любящей матери, что оно прекрасно. Один Бог знает, как хочется мне видеть вас и радоваться вашему счастью, но тяжелый недуг не оставляет надежд, – скоро, милое дитя мое, я предстану перед Господом и буду молиться за вас в мире ином. Знай, дорогая моя, что я люблю тебя всей душой, как
родную дочь, и буду вечно благословлять ваш брак. Прими же, ангел мой, сей скромный подарок в знак моей любви и в честь твоего вступления в новую жизнь.Татьяна прочла последнее слово и подняла глаза. В них блестели слезы. Роман открыл футляр, в нем лежало прекрасное жемчужное ожерелье. Разъединив золотую застежку, Роман надел ожерелье на шею Татьяне.
Она же держала письмо в руках и полными слез глазами смотрела на Романа. Вдруг глаза их встретились, ее губы дрогнули и она, разрыдавшись, бросилась к нему на грудь. Роман обнял ее и тоже не сдержал слез.
Они плакали, вздрагивая и прижимаясь друг к другу.
– Значит, и ты… значит, и ты знаешь это… – всхлипывала Татьяна. – Она умерла… и ты тоже сирота, как и я…
– Да, милая, да, любовь моя… – плакал Роман. – Я тоже сирота, я тоже знаю это… но я думал… я думал о тебе… все время, я хотел быть там… с тобой, в горящем доме – и умирать с тобой…
– Милый мой… счастье мое… – рыдала Татьяна.
Он опустился на колени и припал мокрыми от слез губами к ее рукам. Но она тоже опустилась на колени и плакала, обняв его.
– Они не дожили… они так хотели увидеть, – повторяла сквозь слезы Татьяна. – Они хотели… хотели нашего счастья, мечтали о нем… и не дожили…
– Они с нами, радость моя, они навсегда с нами, – плакал Роман.
Обнявшись, они стояли на коленях, и слезы текли по их лицам. А из открытого окна уже слышался говор людской толпы, подошедшей за это время к дому.
Успокоившись, Роман провел ладонями по милым щекам любимой, отирая слезы. Она смотрела, словно не видя его, но в то же время отдаваясь ему вся, без остатка.
– Я нашел тебя, – прошептал Роман, – я нашел тебя.
– Я жива тобой, – прошептала она.
– С тобой я могу все. Я умру и воскресну с тобой.
– Я жива тобой…
– Ничто, ничто не разлучит нас, ничто и никто не помешает нашей любви. Ни смерть, ни Бог…
– Я жива тобой, милый мой…
– И я, я жив тобой, родная, я спал – и вот я ожил, ожил с тобой, и я… я люблю тебя так, как не любил никого. Даже Бога.
– Я жива тобой, я жива тобой…
Он взял ее раскрасневшееся лицо в ладони и стал покрывать поцелуями. В дверь осторожно постучали.
– Татьяна Александровна, Роман Алексеевич! – раздался голос Красновского. – Русский народ вас требует! Без вас начать не можем!
Но Роман продолжал целовать жену, не обращая внимания. Красновский пробормотал что-то у двери и заскрипел половицами, удаляясь.
– Нас ждут, – прошептала Татьяна, силясь улыбнуться под его поцелуями.
Он перестал ее целовать и, радостно улыбнувшись, произнес:
– Господи… а я только сейчас вспомнил, что внизу свадьба!
– Наша свадьба! – выдохнула Татьяна и рассмеялась облегченно и радостно.
Роман поднял ее с колен.
– Пойдем. Они ждут нас.
– Пойдем! – ответила она, волнуясь и давая ему руку.