Роман
Шрифт:
Он рассмеялся, и за столом тоже засмеялись.
– Более того! – продолжал Николай Иванович с оживлением. – Я, пожалуй, рискнул бы оказаться в положении Романа Алексеевича!
Все громко засмеялись.
– То есть – стать Таниным женихом? – спросил хохочущий Антон Петрович. – А-ха-ха! Ай да Рукавитинов! Седина в бороду и бес – в ребро! Ха-ха-ха!
Роман и Татьяна тоже смеялись.
– Да нет же… вы меня не поняли, – улыбался Рукавитинов. – Я же не в прямом смысле, а косвенно…
– Косвенно. А-ха-ха-ха! –
– Николай Иванович, какой вы молодец! – восклицала тетушка, вставая так, что стул опрокинулся, и с бокалом в руке направляясь к Рукавитинову. – Вы сказали так прелестно, так трогательно, и за это, позвольте…
Она подошла к нему и поцеловала.
– Браво, Лида! – зааплодировал, вставая, Антон Петрович.
– Браво, браво! – закричал Красновский, тоже аплодируя.
– Друзья, но дайте же ему закончить! – вступилась Красновская.
– А что заканчивать, заканчивать-то нечего… – бормотал Клюгин, средь общего шума наливая себе вина.
Несколько смутившись от тетушкиного поцелуя, Рукавитинов поднял бокал.
– Тихо, друзья! Silence, mes amis! – махнула рукой Красновская.
– Как славно, как все славно! – повторял Куницын.
– Вот они, крутояровские сюрпризы! – тряс головой Антон Петрович, простирая руки над столом. – Пою тебе, бог Гименееей!
– Антоша. Немедленно прекрати! – потянула его за рукав тетушка. – Мы все слушаем Николая Ивановича. Все!
– Silence! Je vous en prie! – требовала Красновская. Наконец, когда относительная тишина установилась, Рукавитинов сказал, поднимая бокал:
– Позвольте мне провозгласить тост за счастье молодых.
– И за ваше избавление от фобий! – резко вставил Клюгин.
Все засмеялись и потянулись бокалами к Рукавитинову. Роман подошел к Николаю Ивановичу и, глядя в его мягкие глаза, сказал:
– Я люблю вас, Николай Иванович.
Рукавитинов обнял его левой рукой и поцеловал, шепча:
– Счастья, счастья вам, голубчик… – Бокал его накренился, вино пролилось на стол.
Чокнувшись, они выпили.
– Эх, хорошо! – воскликнул Красновский, отерев губы салфеткой. – Кому невеста годится, для того и родится, Роман Алексеевич! Ну а когда же свадьбу думаете справлять?
Все посмотрели на Романа.
Роман поставил пустой бокал на угол стола, подошел к Тятьяне и взял ее за руку. Она встала и посмотрела ему в глаза.
Мгновенье они смотрели друг на друга, затем Роман произнес:
– Наша свадьба будет завтра.
Всеобщее удивление было недолгим: через секунду все с ликованием приветствовали молодых.
– Отлично, Рома! Виват! – кричал Антон Петрович. – Сыграем, сыграем свадебку, да такую, что слух о ней пройдет по всей Руси великой!
– Виват, виват! – вторил ему захмелевший Красновский. – Роман, душа моя! Все мои погреба – к твоим услугам. Для
вашего с Танюшей счастья ничего не жаль! Urbi et orbi!– Дети мои, дети мои! – возбужденно разводил руками Куницын. – Завтра, конечно завтра. А когда же! Непременно завтра!
– Завтра! Завтра! – хлопала тетушка в ладоши.
– То есть не завтра, а сегодня, – пробормотал Клюгин, глянув на небо. – Скоро светать начнет…
Все тоже посмотрели на небо. Оно уже побледнело, а на востоке, над лесом, подернулось нежно-розовой дымкой.
Роман оглянулся и понял, что короткая июльская ночь миновала, все вокруг проступило, стало различимо в бледном предрассветном воздухе: луг, ельник, дуб на опушке, дорога к дальнему лесу, колодец, сад, дом лесничего, ставший за одну ночь для Романа родным.
Теперь возле этого дома, у крыльца, повитого плющом, сидел Гаврила, склонив голову на колени; возле него слабо курились дымом два самовара.
– А и впрямь светает! – удивился Антон Петрович. – Ну и ночка! Раз – и нет!
– Четверть пятого, – посмотрел Рукавитинов на часы, – еще полчаса, и солнце встанет.
– Солнце чудесного дня! Солнце сочетания, солнце, так сказать, вечной любви! – говорил Красновский, слегка покачиваясь на своем стуле. – Сегодня все будет радоваться, вся природа…
– Друзья, друзья! – встал со своего места Куницын. – Давайте приветствовать этот рассвет! Давайте… Поля! Вина! Вина сюда!
– Постойте, постойте, Адам Ильич! – тетушка подошла к нему. – Хватит вина, я и так уж совсем пьяная. Сегодня такой знаменательный день, столько хлопот. По-моему, хватит вина, нам надо продумать, взвесить все…
– Вина! Вина! – восклицал Красновский, вставая с пустым бокалом. – Встретим Ярило дня наступающего, возрадуемся Перуну, воспросим благодать новоневестным!
– Вина! Вина! – требовал Клюгин. – Не каждый день такие светопреставления случаются… там более у меня есть тост. Тост у старого смертепоклонника…
– Тост! Тост! – выкрикнул Антон Петрович так, что Татьяна не выдержав, рассмеялась, спрятав лицо на груди Романа.
– Петя! Антон Петрович! – укоризненно качала головой Красновская.
– Тост! – повторил Клюгин, вставая.
– Тост! Тост! – кричал Красновский.
– Тост! Тост! – пел басом Антон Петрович.
– Тост, друзья, тост! – повторял Куницын.
Роман и Татьяна обнялись и смеялись, как дети.
Подошла заспанная, в который раз разбуженная Поля с бутылкой «Рислинга», Антон Петрович выхватил бутылку из ее рук, и золотистая струя полилась в подставленные бокалы.
Клюгин поднял руку и заговорил:
– Итак, начнем с того, что больше всего на свете я терпеть не могу все эти свадьбы, венчания, свидания и все это… «наш уголок я убрала цветами». И главное – хорошо, ну, поженились, ну, живут вместе вдвоем. Ну, а зачем заводить третьего?