Ромашка с шипами
Шрифт:
Прогонит ли она меня, если я исполню желание, которое мучило меня весь вечер — попробую на вкус ее дерзкие губы?
Солнце слепит и мешает спать. Я переворачиваюсь на другой бок, потому что еще не выспался. Не знаю, сколько сейчас времени… но просыпаться я еще не готов.
Я поудобнее устраиваю голову на подушке. А потом меня осеняет: откуда солнце? Моя кровать стоит так, что никакое солнце в глаза не попадает. Никогда.
Я резко открываю глаза. И вижу на соседней подушке женскую голову…
Глава 26
Артур
В
Я знаю, где я. Мне знакомы эти обои и этот голубоватый натяжной потолок.
Я в спальне Евы!
И она лежит рядом со мной.
Черт.
Черт, черт, черт!
Неужели я вчера… Неужели мы с ней…
Видимо, я все же выполнил свое пьяное желание. Приперся к Еве. Полез к ней с объятиями и поцелуями. И…
Что было потом?
Я ничего не помню. Вообще ничего. Темнота. Помню, как открывал свою дверь с намерением пойти к Еве. И помню, что меня осенила мысль все же заскочить в ванную и нормально почистить зубы щеткой.
Ведь я же собирался целоваться с прекрасной юной девушкой… И не только целоваться. Мои намерения были вполне конкретными, и от себя я своих желаний не скрывал.
Осуществил ли я их? Если да, но я этого не помню… Это вообще трындец. Полнейший!
Ева, похоже, спит. А я лежу и боюсь пошевелиться.
Наверное, никогда в жизни я не чувствовал себя так по-идиотски!
Наконец, меня осеняет. Я начинаю осторожно ощупывать себя, стараясь не разбудить Еву. Рубашки на мне нет. Брюк… тоже нет.
Трусы на месте. Это моя единственная одежда. И… что это значит? Это может значить все, что угодно!
Интересно, одета ли Ева? Я этого не вижу. Она укрыта одеялом по самую шею. Я начинаю осторожно его приподнимать…
И тут она резко поворачивается.
Смотрит на меня. И я не могу понять, что означает ее взгляд.
Я забыл как дышать. А она… улыбается. Сонно щурится. И произносит необычайно нежно и ласково:
— Доброе утро.
— Привет, — хриплю я.
— Как спалось? — спрашивает она.
И тянется ко мне.
Блин. Что делать? Если она меня сейчас поцелует… Значит, все было. Или не значит? Я не знаю.
Сердце выскакивает из груди. Я покрываюсь холодным потом. И плотнее заворачиваюсь в одеяло.
А Ева… она легким движением касается моего лба. Какие у нее приятные прохладные пальчики!
Она садится на кровати, и я вижу, что она в футболке. Уф… Это хорошо.
— Голова болит? — спрашивает Ева.
И я, наконец, решаюсь задать ей вопрос:
— Что вчера было?
— Ты что, не помнишь?
Ева обиженно надувает губы.
Я отрицательно мотаю головой.
Ее губы начинают дрожать.
— Ты… Ты, правда, не помнишь? Как ты можешь! После всего, что между нами было… После того, что ты со мной сделал… Ты заявляешь,
что ничего не помнишь?!Кажется, на ее глазах блестят слезы.
А в моей голове что-то взрывается. Мозг вибрирует и пульсирует острой болью. Сердце бьется с перебоями. Меня бросает то в жар, то в холод…
— Что я с тобой сделал? — спрашиваю я, боясь даже предположить, каким может быть ответ на этот вопрос.
И тут Ева внезапно начинает хохотать.
— Ничего! — вопит она.
Вскакивает с кровати и бросает в меня подушку. А у меня ощущение, что в голову прилетело пушечное ядро.
Я пытаюсь подняться, но снова падаю.
Как хреново-то! Мало того, что голова раскалывается, так еще и тошнит, и перед глазами все плывет.
Пофиг. Пусть мне голову разорвет от боли. Все равно я чувствую невероятное облегчение.
Ничего не было!
Я не приставал к Еве с пьяными поцелуями. И не делал ничего такого, от чего на ее глазах могут выступить слезы.
А она…
— Ну ты коза! — с хриплым стоном выдаю я. — Как ты меня напугала…
Ева хохочет, носится по комнате в футболке и шортиках, снова швыряет в меня подушки.
— Подожди… Как я сюда попал? Почему я сплю в твоей постели?
— Ты вчера пришел. Наговорил разного. Лег и уснул.
Наговорил? Чего я наговорил?
И тут я вспоминаю еще одну деталь.
— А почему я в трусах?
Я что, пришел и разделся? А потом лег спать в ее постель? Блин.
Придурок. Ну я и придурок… И что я ей сказал?!
— Я тебя раздела, — заявляет Ева.
— Серьезно? Ты? Зачем?
— Ну, сначала я сняла ботинки. В ботинках спать точно неудобно.
— Боже, — из меня вырывается стон.
Я приперся в ботинках. Я точно был в хлам! Ненавижу ходить дома в обуви.
— А потом я подумала: в брюках тоже неудобно. И в рубашке.
— Ты… — начинаю я.
И замолкаю. Я не знаю, что сказать. Мне не в чем обвинить Еву. Обвинять можно только самого себя.
Меня за такие выкрутасы вообще выпороть надо!
Во что я превращаюсь? Я веду себя как телка.
Серьезно.
Сначала согласился поехать трахаться к Рите, а когда оказался в квартире — передумал и закрылся в ванной. А потом вообще сбежал.
Телки так иногда делают.
Наутро я проснулся в чужой постели с провалом в памяти. Раздетый. Меня ночью раздели, а я этого не помню. Меня так и поиметь могли!
Артур, блин, Леонидович! Ты мужик или где?
Позорище… Адское позорище.
Самураи такой позор смывают кровью… Мысль о харакири внезапно показалась мне очень привлекательной.
Голова сейчас расколется, точно. Я это чувствую. По-моему, там уже трещина пошла. Во рту как будто выгрузили самосвал кошачьего помета. В животе разгорается кислое тошнотное пламя. И подступает к горлу. Наверное, меня сейчас опять вывернет.
Еще и Ева смеется надо мной. Над моими стонами и страдальческим видом.