Роза ветров

Интересно, что же, все-таки, с ними произошло…

************

Утром он проснулся от тихого посвистывания. Довольно мелодичного, кстати - их преподаватель по экономике насвистывал куда хуже: как тромбон с вечным насморком. Федор выглянул на звук и увидел, как его коридор добросовестно отмывают от бурых потеков. Пластиковое зеленое ведро возвышалось в центре композиции, правый угол, что ближе к кухне и ванной, отдраивал вчерашний едва не помирающий великан, левый – ближе к хозяйской спальне – его товарищ, оказавшийся внезапно ярко-рыжим. Федор сообразил, что это он, наконец, смыл с себя грязь и кровь, свою и чужую.

– Доброе утро, - потеряно произнес Федор, оглядывая свой коридор, который был таким чистым в последний раз тогда, когда прежняя владелица квартиры, уже упомянутая тетка, делала весеннюю уборку. А он уже и забыл, что линолеум тут светло-синий… Свист оборвался и рыжий поднял голову, улыбаясь широко и радостно. Выглядел он не в пример лучше, чем вчера.

– Доброе, - кивнул он. – Сейчас закончим, подожди минутку…

– Я тебе говорил – не шуми, - пророкотал его товарищ. – Разбудишь…

Рыжий виновато пожал плечами. Федор аккуратно, вдоль плинтуса, обошел их и прошмыгнул на кухню. Там все было, как и вчера. Совершенно очевидно, мысль как-то здесь похозяйничать в головы этой парочке приблуд не приходила. Федор начинал понимать, что имела в виду мама, когда жаловалась на то, что он безголовое создание…

Спустя полчаса они все уже сидели за кухонным столом, уплетая яичницу – второе коронное блюдо после пельменей. Федор искренне полагал, что мало чем можно испортить хорошую яичницу, а уж если в нее настрогать колбасы, то и вообще ничем.

А когда и с этим было покончено, Федор, уже минут десять репетировавший эту фразу внутри своей головы, произнес:

– А теперь я хочу знать все.

– Жук, – протянул ему крепкую ладонь вчерашний почти что покойник. – Меня так все зовут, и ты зови.

Федор осторожно пожал протянутую руку и понял, что, очевидно, новый знакомый прилагал все усилия, чтобы ненароком не сломать своему благодетелю чего.

– Ну а ты? – повернулся Федор к рыжему, который в это время мыл посуду.

– Это мой брат, - кивнул на него Жук. – Ну как брат… Черт его знает, на самом деле, кто он такой, но я считаю его братом.

– И зовут твоего брата?..

– Наполеон Бонапарт, - обернулся тот, отправляя на подставку последнюю тарелку и вытирая руки о штаны.

– Это такое себе проявление чувства юмора?

– Да, только не моего, - рыжий виновато развел руками. – В Легионе получаешь французское гражданство. А имечком меня сослуживцы наградили.

Федор продолжал взирать на обоих своих гостей со сдержанным любопытством. Истолковав его верно, Жук произнес:

– Мы что-то вроде наемных кнехтов. Это легально, если что. Работали на одного типа. Но не вытянули всех его требований. Чем это кончилось – ты сам вчера видел.

– Что значит «не вытянули»? – нахмурился Федор.
– Может, я лезу не в свое дело, но я немного не понимаю. Если работа по найму и легальна, то дела вашего типа – они как, тоже легальны?

– Не знаю, - отозвался Наполеон. – Нас, как ты понимаешь, не посвящали. Наше дело небольшое: скататься куда надо и там быть готовыми реагировать по первому сигналу. Делать, что скажут.

– Так вы частная охрана!.. – запоздало, но все же Федор припомнил, кто такие были кнехты. – И что, на вашего хозяина кто-то накатил бочку, и вы не сдюжили с ней справиться?

– Гм… - Жук неловко повел округлым плечом, обтянутым серой футболкой едва ли не до треска. – Видишь ли…

– Ему никогда не бывало достаточно, - пришел ему на помощь рыжий. Судя по всему, трепать языком он умел лучше. – Как в сказках, знаешь? Сделал одно – и немедленно же нужно сделать и другое. Своеобразный… - он защелкал пальцами. – L’exploit?.. Ну, когда еще не отошел от лернейской гидры, а тебе уже суют киринейскую лань…

– Но… - Федор нахмурился, продираясь через хитросплетения этого сюжета. – Но зачем?

– Ему было весело, - уронил Жук веско.

– Весело?

– Да. Знаю, это звучит странно. Я сам бы так сказал, столкнувшись с этой историей в чужом исполнении. Но постепенно ко всему привыкаешь, - и Жук задумчиво потер согнутым пальцем переносицу. Нос у него был перебит, горбат и напоминал скорее птичий клюв.

– Но зачем вы продолжали в этом участвовать?.. – все еще не понимал Федор. – Вы же свободные люди, чай, не крепостные: встали да ушли…

Жуков снова дернул плечом. Его брат – или не брат – сложил на груди жилистые руки.

– За что он с вами так?..

– За деньги.

Федор своим ушам не поверил. Но Жук подтверждающее кивнул, тряхнув своей угольно-черной гривой, а Наполеон произнес:

– Auri sacra fames, как говорится. Проклятая жажда золота.

И он уже знакомым жестом пригладил встопорщенные волосы.

– Деньги такого не стоят, - с глубокой убежденностью выдохнул Федор. – Того, что я вчера видел… Никакие. Если бы я там не шлялся, никакие деньги бы не спасли.

– Твоя правда, - кивнул Жук. – Кабы не ты, сегодня меня можно было бы закапывать. А земля смерзлась, дело вышло бы хлопотное… - он закусил губу, и Федор понял, что окончание его фразы вовсе не было неуклюжей попыткой пошутить.

– У Жукова мать болеет, - снова подал голос Наполеон. – Отец из семьи ушел, сестра завеялась, и ей никакого дела нет, а Жук, он… В общем, на лечение тридцать тысяч зелени нужно. И тут уж за что не возьмешься, чтобы достать.

– Ну, а ты?

– Дело открыть хочу.

– Какое?

– Не суть важно, какое. Были бы рабочие места. Ту же охранку, я в этом понимаю малехо. У меня сослуживцев в отряде кроме меня еще сорок девять человек. Десяток лучших разберут по конторам и бойцовским клубам, а прочим податься будет некуда. Или служить по контракту, или в криминал. И я посчитал, что если я и правда хочу им добра, то имеет смысл позаботиться об этих людях не на словах. Короче - если мы хотим пользоваться миром, приходится сражаться.

– Ты меня своим Цицероном уже задрал, - буркнул Жук. – Больше, чем Цицероном – только Вергилием.

– Я тебе про твоего Руставели ведь ничего не говорю, нет? Вот и нечего…

Федор открыл рот. А потом медленно его закрыл. Его мир только что совершил опасный кульбит и каким-то немыслимым образом встал обратно, несколько перетряхнув представления о человечестве. Эти два неотесанных шкафа говорили о Цицероне и Руставели с таким видом, будто это было самой естественной вещью на свете. Как будто все наемные вояки именно такие и за здорово живешь цитируют классиков с любого произвольного места…