Роза ветров

В половине шестого, входя во двор родного дома, он практически не удивился, увидев служебную сине-белую машину с мигалками. Поднялся на свой этаж – и только доставая ключи, сообразил, что поднялся на лифте. Тот стоял открытым, будто дожидаясь его, гостеприимно распахнув свежеокрашенные двери. Перед порогом квартиры было несколько человек в форме – что-то оживленно обсуждали, и, к своему облегчению и некоторой доли изумления, в их тоне Федор не услышал ничего угрожающего.

– …до дома, - донесся до него обрывок чьей-то фразы. – Ну, что взять с него, можно сказать, на посту пострадал…

– Простите, - Федор протолкался вперед. – Это моя квартира. Если позволите…

Один из этих визитеров, упакованных в униформу, застрял прямо в дверях.. Стоял на пороге, вроде бы не очень высокий и не слишком широкий, но пройти мимо него ни у кого бы не вышло. Федор поднял голову, собираясь сказать что-нибудь по этому поводу, и с удивлением обнаружил вполне знакомую личность, которая, по правде говоря, престранно смотрелась в таком наряде.

– С возвращением, - произнесла оная личность, слегка грассируя. Акцент, усиливавшийся, когда Бонапарт бывал взволнован, и почти сходивший на нет, когда все было в порядке, придавал его образу какую-то картинность, как будто рядовой служитель порядка вдруг захотел почувствовать себя Джеймсом Бондом. Или кто у нас там есть из этой же братии, но французского гражданства…

Обладатели униформы понемногу теряли интерес к происходящему – через голову Федора прощались и спускались по ступеням, бодро перебрасываясь репликами. Парень их почти не слушал – он ел глазами рыжего, в ожидании ответов на вполне очевидные вопросы. Однако в этот исторический момент, относительно которого Федор думал, что сами боги в эти минуты услали соседку куда-то подальше, на пороге замаячил Жук. Он ухватил названого брата за шиворот и втащил внутрь, таким жестом, словно тот был всего лишь котом. Очевидно, прием был отработан не раз – «император всея Франции» ловко поджал ноги, когда миновал порог, и уперся пятками в линолеум, оказавшись на полу.

– Да, - вслух произнес он, - ты прав, конечно. Лучше без лишних ушей.

В квартире витал запах еды. Федор прищурился на Жука, соображая, что в нем изменилось, и осознал, что тот затянул жесткие смоляные волосы в куцый хвостик. Вероятно, чем-то был занят, и они мешали. Отговорить эту команду от идеи непременно сделать для своего спасителя что-то хорошее так и не удалось – о чем свидетельствовал работающий лифт.

– Выкладывай, - буркнул Жук, сложив руки на груди. – Только коротко, а не так, как у тебя это обычно. Что под этой дверью делали менты?

– Подбросили меня до места обитания, - сознался рыжий без зазрения совести.

– Это поведение, знаешь ли, не свойственно нашим ребятам в погонах.

– Ты же сам просил коротко.

– Так, - вмешался Федор. – А ну не ругайтесь. Ты, – он ткнул пальцем в Бонапарта, - мой руки, а ты, – он перевел указующий перст на его брата, - пока разогрей обед. А я пойду и кое-куда позвоню.

Раздав всем ценные указания и уже не сомневаясь, что те будут исполнены, Федор заскочил в спальню, порылся в телефонной книжке, отыскал то, что было нужно, и набрал номер. Трубку долго не поднимали – так долго, что – он слышал – его гости уже успели заждаться его на кухне и снова начали шепотом препираться. Федор все подозревал, что когда-нибудь застанет, как они дружески подерутся. Стоило им прийти в себя, и от взаимного квохтания не осталось и тени – оба так и норовили выщерить друг на друга зубы, но все как-то беззлобно, будто репетируя театральные роли.

Наконец, Федору ответили.

– Да-а? – сонно протянула трубка.

– Я тебя разбудил?

– Ага-а…

– Тогда поскорее просыпайся, и беги ко мне со всех ног.

– Что-то случилось?

– Ну… Случилось вчера, - честно сознался Федор. – Даже позавчера. Но я перенервничал и не сразу сообразил, что можно обратиться к тебе. Поэтому я тебя очень прошу: хватай свою рабочую торбу и беги ко мне!

– Да что стряслось-то?

– Несколько пулевых навылет и еще кое-какая мелочь.

Трубка пискнула и отключилась. Федор опустил ее на рычаг, досадуя сам на себя, что не додумался этого сделать ранее. Возможно, дело обошлось бы меньшими потерями.

Он прошел на кухню, где его поджидал горячий обед и самый – он не сомневался – головокружительный рассказ за последнюю неделю. Федор полагал, что порядки в, как это звали братцы, “ментовке” он знает, как и всякий обыватель, кому не повезло родиться в этой стране. И кино смотрел, и газеты читал, и много всякого прочего добра перелопатил. Не то чтобы специально интересовался, но поневоле приходилось наслушаться. В управлении ему все же бывать не доводилось, однако что-то подсказывало, что сомнения Жука вполне обоснованы. Сложно вообразить себе, как сначала в отделение является какой-то ободранный самозванец, а потом вдруг его подвозят до дому с шутками и прибаутками…

– Я весь внимание, - напомнил тем часом Жук.

– А я весь ем, - отозвался Бонапарт. Понемногу Федор начинал понимать, за что его так назвали. Когда его близким не угрожала опасность, уровень нахальства у этого человека зашкаливал за все мыслимые и немыслимые пределы.

– Вот сейчас, - обратился Жук уже к Федору, - я ему сделаю замечание, чтобы не грубил. А он ответит, что когда, мол, я ем, то глух и нем. Я скажу, что он ведь все равно разговаривает, а значит, мог бы и рассказывать. А он ответит, что это он из уважения к присутствующим и что если есть у меня хоть капля совести, человечности и чего-то такого еще, светлого и возвышенного, чего во мне отродясь не ночевало, то я оставлю попытки убить его, заставив подавиться собственноручно сваренным супом…

– Жора, не кипятись.

– Ненавижу это имя…

– Жора, брось.

– Я сказал, что я ненавижу это имя, или ты плохо расслышал?

– Так когда я ем, я глух. Сто раз уж тебе говорил…

Жук замахнулся и отвесил рыжему смачного леща, который, впрочем, на подлете был куда слабее, чем при замахе. Тем не менее, Наполеон, будто того и дожидаясь, закатил глаза и картинно уронился брату на плечо.

– Погиб поэт, невольник чести… - продекламировал он, глядя в потолок томным взглядом.

– А дальше? – ехидно оскалился Жук.

– А дальше я не помню, - уже нормальным голосом откликнулся Бонапарт, снова садясь ровно и берясь за ложку.

– Вот и не выпендривайся.

– Жора, отстань.

– Это он измывается, - опять сделал лирическое отступление для Федора Жук.

– А ты правда Жора?

– Я Георгий. Георгий Жуков. Жорой я бы согласился быть разве что для какой-нибудь милой барышни. В число каковых ты, рыжее недоразумение, совершенно точно не входишь! – он ткнул брата под ребра пальцем, но тот был наготове и вовремя отстранился, так что тычок вышел едва ощутимым.

– На самом деле ему нравится, - беспардонно наябедничал он, собирая со стола опустевшую посуду со сноровкой официанта. – Просто вид неприступный делает, а внутри он сплошное пузико ежика…

– Боюсь даже и думать, чье пузико тогда ты, - съязвил его брат. – Учитывая наше родство…

– Так, я не понял: мы ежиную Санта-Барбару будем обсуждать или мои подвиги?

– А ты уже совершил подвиги? И много за сегодня?

– Четыре, - гордо оповестил его «император». Федор только и успевал переводить взгляд с одного на другого. С этой парочкой никакой Санта-Барбары, да и прочей культурной программы было не нужно. Они прекрасно могли заменять не только телевизор, но порой даже и целое лазерное шоу.