Рождение королевы

— Конечная, «Дом престарелых», — каждый раз это звучало, словно предзнаменование обречённости, словно приговор судьбы.

Сразу за остановкой начинался небольшой тротуар, который вёл к монументальной входной арке.

— Надюша приехала, — оторвался от своего занятия один из старичков, широко заулыбавшись.

— Здравствуйте, — поздоровалась со всеми сразу Надежда Аркадьевна Царёва. — Смотрю, работа кипит.

— А то как же? — кряхтя поднялся с небольшой табуреточки другой. — Погода пока стоит, глядишь и закончим вовремя, до дождей. Нам только здесь, в воротах осталось решётки прокрасить.

— Не буду отвлекать, — улыбнулась Надежда Аркадьевна. — А то дожди со дня на день начнутся.

Она поспешила в главный корпус, бывший дворянский дом. Там располагалась администрация, а крылья здания были отданы под больничную часть и комнаты самых тяжёлых, сильно болеющих стариков. Они должны были быть под постоянной опекой и присмотром. И порой минуты, что требовались на то, чтобы вызвать врача, были решающими.

Надежде нужно было сообщить о своём приезде, а потом идти к одному из ветеранских флигелей. Именно там среди вековых, если не старше, елей доживали отпущенный срок самые пожилые обитатели дома престарелых. Возраст некоторых подбирался к сотне.

— Алла Михайловна, — окликнула причину своих поездок сюда Надежда, заходя в большую комнату, где старики собирались вечерами перед телевизором или для долгих разговоров.

Алла Михайловна, сухонькая старушка с ласковой улыбкой, всегда предпочитала глубокое кресло у окна. Старое, ещё дореволюционное, массивное. Надежда знала, что раньше оно стояло в административном корпусе. Там и приглянулось Алле Михайловне. Когда его решили выкинуть, она вступилась за него, как за родное. И даже мастера и перетяжку оплатила сама. Поэтому это было лично её кресло, всегда развёрнутое к большому окну.

Рядом с креслом лежали два откормленных котища! Когда-то прибились к дому престарелых, лет восемь назад. А заведующая прогонять не стала. Уход не большой, а старикам радость. Рыжий и Шпрот были избалованы и заласканы, чувствовали себя здесь хозяевами, и персоналу приходилось следить, чтобы старики не отдавали им лучшие кусочки своих и так не слишком богатых на разносолы обедов и ужинов.

А недавно это два охламона притащили с очередной прогулки абсолютно белого щенка. Сначала его оставили вроде как на время, пока найдутся хозяева, по виду щенок напоминал хаски, только без маски на мордочке. Даже расклеили объявления. Но…

Дачи вокруг, и брошенное каждую осень зверьё здесь было далеко не новостью. Поэтому и заведующая уже забрала Клыка, как назвали щенка, и свозила в ветеринарку в город.

— Если и правда хаски, то щенок может хулиганить, — беседовала с ней по дороге Надежда Аркадьевна.

— А что делать? — вздохнула заведующая. — У него уже вон и миска своя, и ошейник. Пал Григорич свой ремень не пожалел. И на кличку откликается. Старикам по восемьдесят, а кому и девяносто! Они ж к этой живности, как к детям относятся. Да и щенок похоже домашний был. На улицу просится. У них график, кто и когда ведет Клыка гулять. Не заберут, пусть живёт. Поэтому ни глистов, ни блох быть не должно, а вот все прививки должны быть.

— Сама оплатишь? Давай напополам? — предложила Надежда.

Пёс так и прижился, названный по произведению Лондона, пока этот дачный волк везде ходил под охраной двух котов.

Алла Михайловна была профессором, доктором исторических наук, автором более сотни статей и нескольких глубоких исследований. Всю жизнь она посвятила изучению истории, а вот семьи у неё не было. Сама осталась сиротой ещё в войну.

— Терять семью это страшно, дорогая, — говорила она во время долгих бесед с Надеждой. — Те, для кого Петербург навсегда остался Ленинградом, это хорошо понимают. Не все отважились ещё раз рискнуть. Я из таких.

— Алла Михайловна, к вам внучка приехала? — повернула голову на звук голоса Надежды Елена Андреевна.

Последние годы она начала слепнуть, что её очень печалило. Любимым её занятием было чтение. Надежда Аркадьевна привозила ей флешку с аудиокнигами.

— Надежда мне не внучка, — как всегда сообщала Алла Михайловна. — Я своих детей и внуков не имею. Вот, усложняю жизнь другим. Пользуюсь, так сказать, тем, что другие своих детей хорошо воспитали. Надя дочь нашего ректора Аркадия Константиновича и его жены, нашей завкафедры, Нины Георгиевны.

— Алла Михайловна, вы это отвечаете каждый раз на протяжении десяти лет, — засмеялась Надежда. — Все уже наверняка всё запомнили. Я как раз к полднику сегодня, привезла вашу любимую шарлотку.

— В нашем возрасте склероз дело обычное, так что моё сообщение всегда новость, — протянула руку за клюкой профессор истории. — А шарлотка это очень хорошо! Это просто прелесть как хорошо.

Надежда аккуратно разворачивала полотенце, что навертела вокруг форм с пирогами. Так удавалось довезти шарлотку ещё тёплой. Медсестра, что дежурила, присматривая за стариками, с улыбкой поставила стакан тёплого молока на блюдечко перед Аллой Михайловной вместо чая.

Когда-то очень давно, маленькую девочку нашли в холодном доме, рядом с умершими от голода тётей и двоюродной сестрой. Она сама почти умерла. Её с другими сиротами вывезли из города за месяц до снятия блокады. Приюты, больницы… А потом, судьба решила смилостивиться над ребёнком. Она была среди тех ленинградских детей, которых вывезли восстанавливаться в Узбекистан. И там, перед уставшими после долгой дороги детками по ставили по кружке тёплого молока и по кусочку невероятного угощения. Именно так восприняла и запомнила это Алла Михайловна. И всю свою жизнь относилась именно к яблочной шарлотке с особой любовью.

Когда на кафедре решали, кто поедет поздравлять старую профессоршу, уже лет пять к тому времени, как закончившую преподавать, с восьмидесятилетием, выбор пал на Надежду Аркадьевну. Она единственная была не обременена семьёй. Ни мужа, ни детей, ни племянников или сестёр с братьями у неё никогда не было, а родители давно скончались. Сама же она трудилась секретарём кафедры с тех пор, как её, двадцатипятилетнюю, привела сюда мама.

После той поездки Надежда стала в этом месте частым гостем. Навещала, привозила старикам разные мелочи, беседовала, гуляла с Аллой Михайловной. И чувствовала себя нужной. Незадолго до первой поездки сюда она похоронила маму, пережившую отца всего на четыре года. И тихая пустота большой квартиры её пугала. В тенях, что не слышали человеческого голоса, оживали воспоминания из её прошлого. И всё чаще звучали в мыслях слова её мамы, тихо сказанные в палате гинекологии в тот день, когда Надежда одним решением перечеркнула всю свою жизнь.

Глава 14

Надежда Аркадьевна, переступив через границу пятидесяти лет, всё чаще возвращалась мыслями в юность, в то время, когда она принимала решения, рвущие все её связи и возможно прокладывающие её жизненную дорогу совершенно не по тем маршрутам.

Она никогда, после первого просмотра, не смотрела всем известное кино «Москва слезам не верит». Она и в первый-то раз ограничилась первой серией. Уж слишком перекликался сюжет с её собственной жизнью. Ей, правда, не приходилось врать, что папа профессор.