Рожденные ползать

По моему сигналу самолет тронулся с места. Телевизионный глаз «Кайры» под стеклянным обтекателем в носу начал свое движение сначала справа-налево, потом вверх-вниз, пока, наконец, не нацелился точно на муху. Я понял, что проиграл. В этот момент колеса передней стойки самолета, сделали небольшой поворот влево и проехали прямо по лежащему на бетонке насекомому.

Я поднял голову вверх и увидел в кабине торжествующего Петю. Жестом он показывал мне, как с удовольствием пьет пиво из бутылки. На том месте, где минуту назад лежала муха, оставалось только небольшое мокрое пятнышко. Резник в это время уже выруливал на взлетную полосу.

С досады я хлопнул себя по коленкам, и мое сердце внезапно похолодело от нехорошего предчувствия. Во время службы у меня выработалась привычка — всегда класть чеки, снятые с катапультного кресла перед вылетом в большой накладной карман на правом колене. Сейчас этот карман пустовал. Лихорадочная проверка остальных карманов привела меня в шоковое состояние. Там находилось целая куча разного мусора, все что угодно, кроме чек. Было от чего в отчаянии схватиться за голову — в спешке я забыл снять их с кресла. 20-ка ушла в полет вместе с ними!

Чеки — несколько маленьких металлических штырьков, связанных между собой длинным фалом. Чеки блокировали пиропатроны кресла, чтобы оно не

сработало на земле, если бы кто-нибудь в кабине случайно дернул за ручки катапульты. Чеки — это по инструкции самое последнее, что обязан был снять авиатехник, выпуская самолет в полет и самое первое, что должен поставить назад после возвращения летчика. Теперь, если в полете случится что-то серьезное, то Петя не имел ни малейшего шанса на спасение.

От напряжения у меня выступил пот на лбу. По всем правилам служебным и человеческим, полагалось сейчас же бежать со всех ног и докладывать, о том, что произошло. Тогда руководитель полетов должен был срочно вернуть мой (теперь уже считающийся аварийным) самолет назад.

Я решительно двинулся в поисках инженера. Однако через сотню метров мои шаги замедлились. В голове возникла картинка, что со мной сделают после моего доклада. Ведь Тихон с Паханом меня по стенке размажут за забывчивость. А потом еще Нечипоренко будет склонять на каждом полковом собрании, как последнего идиота, до тех пор, пока у него не появится новая жертва. Я вспомнил, что осталось от мухи после того, как по ней проехал самолет. Нет, не пойду, решил я. Идите все к черту!

Однако стоило мне повернуть назад и пройти небольшое расстояние, как я представил себе падающую камнем к земле 20-ку с остановившимся двигателем и Резника, с глазами полными ужаса, дергающего за ручки катапульты. Нет, нужно доложить! Что такое мое наказание, по сравнению с человеческой жизнью? Абсолютно — ничего!

Я уже почти дошел до Тихона, который обсуждал что-то с замполитом эскадрильи, но случайно посмотрел на часы. Оказалось, что летать моему самолету осталось не более пятнадцати минут. «В конце концов», — снова побежали в голове мысли, — «почему с ним должно случиться что-нибудь именно сегодня? Никогда раньше не случалось, а сегодня случится. Какова вероятность этого? Она крайне мала». Я остановился на месте. Хотя с другой стороны…

Громкий свист прервал мои сомнения и заставил обернуться. Это Панин ма?хал мне рукой, приглашая подойти.

Все, не успел! Мое сердце оборвалось. Одним махом я преодолел расстояние, разделяющее меня с начальником, ожидая самых ужасных известий. Однако Панин, как обычно улыбался во весь рот:

— Ты чего Санек мечешься по ЦЗ взад-вперед? Делать нечего? — поинтересовался он. — Давай, иди ребятам помогай. Там сетку маскировочную привезли. А то она большая и тяжелая, как падла.

Я облегченно вздохнул и, оглядев толстые зелено-коричневые рулоны, лежащие рядом с нашими самолетами, удивился:

— Что за бред маскировать таким цветом самолеты, стоящие на ЦЗ? Это что, вроде бы кусты растут прямо посреди аэродрома?

— Ясновельможный пан Анютов! — ухмыльнулся в ответ Панин. — Ребятам с большими звездами, которые учениями руководят, виднее, где кусты сажать. Или ты хотел, чтобы нас заставили МиГи на руках в лес затащить, чтобы натуральнее было? Радуйся, что хотя бы так.

Сашка повернулся к моим товарищам и скомандовал:

— Все, кончай базар. Начали маскироваться.

Мы разбились по двое на самолет и стали натягивать сетку. Я работал вместе с Юрой на его машине. Не успели мы закончить процесс, как произошло долгожданное событие — на ЦЗ целым и невредимым заруливал мой самолет. Мое сердце радостно забилось в груди — кажется, пронесло!

Когда 20-ка остановилась, я бодро подтащил к борту стремянку и тут вдруг заметил: под крылом по-прежнему висела бомба. И еще… Я даже вначале подумал, что мне померещилось, и протер глаза. На самолете не было подвесного бака!

Сердце оборвалось и рухнуло вниз. Нет — не пронесло! Бомбу Резник не сбросил — значит, не долетел до полигона. Не долетел — значит, машину завернули назад. Вероятно, каким-то образом обнаружилось, что чеки не были сняты с кресла. Тогда понятно, почему нет бака — летчик сбросил его перед аварийной посадкой, чтобы уменьшить вес самолета. Все сходится. Это — конец!

Медленно — медленно, как на расстрел, я пополз вверх по стремянке. Наверху зашипел сжатый воздух, это открывался фонарь кабины. Я поднялся до самого верха, ожидая увидеть испуганное или наоборот разозленное Петино лицо.

Однако Резник сиял, как новый рубль. Я уставился на него, не веря своим глазам.

— Что случилось? — удивлению моему не было предела.

— Полный порядок! — летчик заулыбался еще шире. — Отличный сегодня денек. Сначала пивко выиграл. Потом бомбу прямо в центр мишени положил.

— Что?! — я чуть не свалился со стремянки. — А что висит под крылом? И где тогда подвесной бак?

Улыбка медленно сползла с Петиного лица. Он отстегнул ремни кресла, вылез из кабины и спустился на землю. Примерно с минуту Резник недоуменно таращился на самолет, потом, схватившись за голову, простонал:

— Блин, не на ту кнопку нажал! Сбросил бак вместо бомбы! Ну, все, я — приплыл!

Нетвердой поступью летчик отправился докладывать о своих успехах, а я на всякий случай (если на меня сейчас кто-нибудь смотрит со стороны) опять залез на стремянку и сделал вид, что достаю из кармана чеки и устанавливаю их на катапультное кресло.

Вот, ведь как все в жизни интересно устроено, подумалось мне. Еще какой-нибудь час назад казалось, что повезло Пете, а теперь гляди-ка, все наоборот. Ладно, пусть хоть пивка попьет. Ему сегодня ой как не сладко придется на разборе полетов.

Температура воздуха все продолжала повышаться. Солнце палило немилосердно, было явно больше тридцати градусов. Одетые только в техническую форму на голое тело, мы, тем не менее, обливались потом, на открытой площадке без единого пятнышка тени.