Розы и Револьверы 2. Некромантка

– С-с-сиди-и-и, – прошипел с решётки ящер, бесстыже красуясь причиндалами, махнул длинным хвостом и удрал прямо по стене. А вот тленный остался, как тюремный надзиратель.

– Вот и буду, – пригрозилась я и вернулась на нары. Ничего-ничего, духу не помеха четыре стены. Будем считать это моей первой маленькой победой.

Так я думала, пока в безделье промаялась всю ночь, а потом проспала день.

Следующей ночью заключённых снова вызвали на бойню колокольным звоном, но за мной так никто и не пришёл. Ни ящер, ни мясник, ни жеманный вампирский фермер, ни его внучок-сладкоежка. Только тленные без устали расхаживали по коридору и выбешивали меня костлявым хрустом и своим вялым мельтешением. Блевотную бурду в кувшине сегодня не принесли.

Ночь подходила к концу, заключённые возвращались в камеры, в подвале стояла загробная тишина. А я к тому времени лежала, скрючившись, на нарах, запертая в темнице, и сходила с ума от поглощающего рассудок невозможного голода.

Глава 5

Бешеный голод не просто сводил с ума – возвращал в первобытное состояние агрессивного тупого дикаря с копьём, но без желанного мамонта. Часы напролёт я ёрзала на нарах, стонала, плакала, рычала, грызла изнутри щёки, но собственная кровь не насыщала. Я как будто пыталась наесться содой или разбавленным чаем.

Как во сне помню свои жалкие метания по камере. Я неосознанно рыскала под нарами и пледом, выпотрошила подушку, ковыряла ногтями грязь по углам, пыталась выломать решётку, что-то бессвязно кричала. Запертый в клетке зверь, брошенный на произвол судьбы. Без еды, воды и общества, с издевательски безразличными костлявыми надзирателями по ту сторону решётки.

А потом…

После очередного голодного обморока меня разбудил оглушительный лязг. Решётка отъехала вбок, и в моей темнице оказалась еда. Я моментально бросилась на неё.

Вожделенная пища не желала отдаваться мне. Сопротивлялась, убегала, пыталась дать отпор, но это были жалкие попытки. Остановить меня не могло ничто. Ни здоровый кулак, чуть не выбивший из меня мозги, ни даже клинок, исполосовавший мне руки и лицо, но боли я не чувствовала. Только необузданный, пьянящий голод и радость предвкушения. Наконец мои мучения закончатся!

Сознание взрывалось петардами неописуемого блаженства, пока я поглощала блаженно райский напиток жизни и не могла насытиться. Как утопающий не может надышаться, вынырнув из толщ воды. Как не может напиться умирающий в раскалённой пустыне.

Пьяное безумие, беспамятство, экстаз, дурнота, головокружение и звон. Не знаю, сколько прошло времени, когда меня начало отпускать. Приподняв веки, вижу окровавленный пол у самого лица. Он почему-то пытается взлететь. Голод отступил, но мне всё равно как-то нехорошо. Ну прям очень нехорошо.

Пытаюсь приподняться, но тут сгибаюсь от невыносимой боли. Из живота торчит рукоять ножа. Так вот в чём дело. Моя кровь заливает пол, сочится из порезанных в нескольких местах рук, течёт по лицу, капая на глаза. Кажется, на лбу повис лоскут кожи.

Совсем рядом кто-то лежит. И что-то подсказывает – ему куда хуже, чем мне. Темница залита кровью. Моей жертвы и моей собственной. Грунтовый грязный пол, каменные стены, прутья задвинутой решётки – всё забрызгано бордовой тягучей жидкостью или каплями, а кое-где припорошено перьями из разорванной подушки, будто снегом.

А по ту сторону стоят и неприхотливо смотрят на меня люди. Нет – нелюди. Ухмыляющийся мясник, фермер с фиолетовыми губами и надменным взглядом, гигантская ящерица и несколько скелетов на фоне. Пришли поглазеть на «гладиаторское» месиво и сделать ставки. Как мило. Интересно, а если я сейчас сдохну от клинка в животе, который никто не спешит из меня доставать, кто-нибудь победит?

Опускаю голову обратно, ловя гадкие вертолётики, и перед глазами всё плывёт. Рука сама тянется к ножу, дрожит, слабо обхватывает рукоять и вытаскивает клинок из живота. С губ сам срывается крик, мир погружается во мрак и где-то на краю сознания мелькают слова школьного учителя ОБЖ. Что он там говорил? Нельзя самостоятельно вытаскивать из плоти нож, штырь или чему там угораздило в тебя воткнуться. Это должны делать в больнице, куда тебя доставит скорая помощь.

Но что-то подсказывает мне, никто здесь в ноль-три не позвонит.

* * *

В очередной раз я проснулась разбитая и измученная. Как будто сутки провела в запое, и потом меня отмутузила толпа собутыльников.

Я сидела на холодном грунтовом полу, воткнув взгляд в одну точку, до тех пор, пока не перестала кружиться чугунная голова и нос не порезала вонь. Наверное, только это отрезвило и заставило оглядеться.

Лучше бы я этого не делала.

Не знаю, сколько ночей я проспала рядом с трупом, но он уже начал разлагаться. Убитый мной мужчина с разорванной в ошмётки шеей лежал на спине и смотрел в потолок затянутыми пеленой глазами. Зажав ладонями рот, я долго смотрела на одного из тройки белого лиса. Как? Как я могла завалить этого мордастого бугая?!

Могла. И завалила… Я помню это.

Забрызгавшая всю камеру кровь давно запеклась и высохла, я вся была в ней. Грязная, липкая и вонючая. Рана на животе затянулась, на руках не осталось порезов, лоскут кожи на лбу встал на место. Сколько же я тут проспала?

«Сколько же ты опять не ела?»

Ненавижу. Как я ненавижу этот голос в своей голове, вурдалачью природу и расу чистокровных кровососов! Господи, дайте мне кто-нибудь дробовик, я хочу снести башку каждой вампирской мрази!

Но никакого оружия под рукой нет. Ножа я тоже не нашла – забрали, твари предусмотрительные. Трясущимися руками ощупала смердящее тело, тронутое трупными пятнами, но как назло, карманов в форме подвальных заключённых не оказалось. Из груди вырвался отчаянный стон.

– Так, ладно, Женя, соберись, – шепнула я, убирая с лица слипшиеся от крови волосы. – Понасходилась уже с ума, хватит… Надо что-то делать.

– Приводить себя в порядок.

Я так и подпрыгнула от неожиданности. В коридоре, напротив моей камеры, скрестив руки на груди и гадко ухмыляясь, стоял Хавьер. За его спину прыгнул ящер, приковыляли три скелета со швабрами, тряпками и вёдрами с водой.

– Твой хозяин ждёт тебя. Чистую, сытую и готовую. Выходи, – заявил мясник и рывком дёрнул вбок решётку, что оказалась не заперта.

«Подмытую и побритую», – забыл добавить.

Я поднялась, и деревянные ноги вынесли меня за металлический порог. Только тогда я заметила девушку в длинном «форменном» платье, что стояла в двух шагах от антропоморфа, сцепив перед собой ладони и опустив глаза.

– Это твой ужин. Ешь, – властно приказал Хавьер. – И не заставляй меня повторять. Дону Луису нужны питательная кровь и чистое тело. Пара синяков или отбитая печень его не сильно расстроят.

Повторяться я его не заставила. Голод, это мерзкое, осточертевшее чувство, делающее из меня животное, вновь дребезжал во мне советским будильником. Думаю, не имея гроба для восстановления, – и учитывая степень разложения трупа – я проспала не меньше четырёх-пяти суток. Так что молча подошла к безропотной узнице и вгрызлась в её шею. А дальше всё по старому сценарию.