Розы в декабре

такое глубокое, а обрыв Арога — лучшее для этого место… там глубже всего.

Пусть Ианов опал станет даром Вэйтуатара, о которой рассказывала Элизабет.

Лицо Эдварда посветлело.

— Это другое дело. Это я могу понять. Только ведь и Ванака иногда раскрывает

свой тайны. Вы не хотите держать его у себя, так ведь? Вот и отдайте мне, я

найду ему применение. — Он взял ее руку, аккуратно раскрыл ладонь и взял

цепочку,

Фиона доверчиво посмотрела ему в глаза, уже не сопротивляясь, — А что вы с ней сделаете, Эдвард?

Эдвард сжал зубы.

— Отошлю обратно. Предоставьте это мне. По-другому нельзя.

— Но… он сочтет это странной причудой. Вы ведь мой работодатель.

— Нет, не бойтесь, не сочтет. С вашего разрешения или без оного я намекну ему, что право на это дают мне особые отношения с вами.

При виде выражения лица Фионы, лишившейся дара речи, он расхохотался: — Вы думаете, что я все еще злюсь и не могу забыть то, что мы с вами друг другу

наговорили. Но мне кажется, что такой поступок Иана огорчил вас до глубины

души, вы позволите мне отомстить ему.

В глазах Фионы сверкнули злые искорки.

— Вы знаете женщин лучше, чем я думала, Эдвард. Ладно, делайте что хотите.

Спасибо.

Она повернулась, словно собираясь идти к дому.

— Не хотите немного прогуляться? — спросил неподражаемый мистер Кэмпбелл. — Как

насчет обрыва?

Дождь не прекращался, а они стояли на самой крутизне, и на этот раз между ними

не было вражды. Или это всего лишь перемирие? И его старые опасения вернутся

вновь? Лучше отбросить подобные мысли и наслаждаться настоящим, решила Фиона.

Они вернулись на веранду, к французским окнам.

— Я полагаю, что сегодня вы предпочли бы больше никого не встречать, поэтому

лучше вернуться тем же путем, каким вы вышли. У вас усталое лицо. Думаю, вам не

помешал бы добрый глоток бренди.

Фиона покачала головой:

— От бренди мне плохо. Завтра все как рукой снимет. Я буду хорошо спать.

Спокойной ночи.

Он схватил ее за руку:

— О! Не так быстро. Если бренди не подходит, есть другое лекарство.

И в тот же миг губы Эдварда приникли к губам Фионы. Сначала его губы были

холодными, затем требовательными, мужскими. Фиона не могла сопротивляться.

Вдруг он проговорил насмешливым тоном, перечеркнувшим всю прелесть момента: — Не правда ли, милая девочка, “Бель Ноуз” замечательное место — вчера вечером

Эндрю, сегодня Эдвард.

Неужели все заранее было рассчитано, подумала Фиона, униженная и растерянная…

чтобы она не слишком многого ждала от поцелуя? Стыд обжег ее, когда она поняла, что и Эдвард не мог не понять искренности ее ответного поцелуя, и это отпугнуло

его. Несомненно, он и сам был во власти момента. Но для мужчины поцелуй значит

гораздо меньше, чем для женщин… а учитывая, что в доме Дебора, он тем более

не хотел, чтоб она приняла его за нечто большее, чем дань моменту.

— Ничего особенного, Эдвард, — услышала она собственный холодный голос. — Мне

просто хотелось знать, есть ли какие-нибудь человеческие чувства за вашей

неприступной внешностью. Оказывается, есть, только вы их стесняетесь, правда?

Вы настоящий лицемер!

Рука ее была уже на ручке окна. Она открыла створку, вошла и закрыла окно на

щеколду.

Через два дня они прощались с Уэйнвудами. Когда Фиона увидела, как два всадника

скрываются за линией холмов, то почувствовала странную грусть. С одной стороны, их отъезд был облегчением, но с другой, после той ночи, когда Эдвард поцеловал

ее, их присутствие было спасительно.

На следующее утро Эдвард сказал:

— На следующей неделе вам может представиться случай поехать в Ванаку. Гас

отвозит охотников за кроликами в верховья озера, затем заедет сюда. Детей

примут в школу на последние десять дней до весенних каникул. Очень хорошее

время — никаких экзаменов, много спорта. Всего вам хорошего. Можете взять с

собой Эмери и Труди. Я не рискну оставить Эмери одну, без женщин.

— Вы расставляете нас как пешки на доске. А спросить саму Эмери, хочет ли она

поехать, вы забыли?

— Конечно спросил.

— О, — только и сказала Фиона.

Состояние Труди настолько улучшилось, что она даже решила не брать инвалидное

кресло в Ванаку.

— Чем меньше она от него зависит, — заметила Фиона Эдварду, — тем для нее же

лучше.

Они теперь часто разговаривали на разные темы, связанные с отъездом. В этот

вечер она заметила, что с Труди творится что-то странное. Она читала “Уикли

ньюс”, рассматривала картинки и вдруг застыла, словно прислушиваясь к чему-то.

Фиона незаметно наблюдала за ней. Труди закусила губу. Через некоторое время

она поднялась и сказала:

— Что-то я сегодня очень устала. Пойду прилягу. — И взяла “Ньюс” под мышку.

В девять Фиона принесла ей чашку чаю и как бы невзначай спросила: — Прочитали “Ньюс”, Труди?

— Да, спасибо. Да, Фиона, голубушка, попросите, пожалуйста, Эдварда заглянуть

ко мне перед сном.

Фиона с любопытством раскрыла “Ньюс”. Труди что-то вырезала. Но что именно, она, вероятно, никогда не узнает.

На следующее утро Эдвард заявил:

— Фиона, Труди не поедет в Ванаку. Придется тебе ехать с Эмери. Мне это даже

лучше. Она может кое- как готовить, присматривать за домом. Почему вы так

удивлены?

— Да потому что как-то вы сами мне сказали, что отпустите меня только в

сопровождении Труди в качестве цербера.

— Она ни в какую не хочет ехать, — задумчиво пояснил Эдвард.

— Бедный Эдвард, — насмешливо протянула Фиона. — Труди — это ваша ахиллесова