Рубеж веков-2

Из ближайших подконтрольных поселений в Копсис, в их развалины, крепости пришли несколько парней, по их заявлениям воевать с сарацинами. Ночь выдалась холодная — лил дождь, ветер пронизывал до костей, люди жались под ещё малым количеством крыш, большинство дров отсырело, и они нещадно дымили. Поэтому, когда один из этих парней, убоявшись трудностей и будущей жизни заявил что передумал и хочет вернуться домой, то его поставили перед фактом — или остаётся, или вешают как дезертира. Никто и ведь изначально его сюда не звал.

По этому поводу Теодор счел нужным собрать всех и обратиться к отряду с речью. Протодекарх, глядя всем в лица, тогда сказал:

— Вы сами пришли сюда! Каждый из вас!

Вы теперь солдаты Империи. А это значит, что теперь вы ответственны за великие традиции легионеров прошлого! И все законы, тем более законы, принятые в военное время, распространяются на вас. Повторять не буду. Пришел в лес — значит, выбрал сторону, встал под знамёна — должен стойко стоять до конца. Ушел самовольно — значит стал дезертиром, предателем! Значит сам себя к позорной смерти подвел. Конечно, можно погибнуть и на Империи. Но это служба почетная, славная, и по достоинству окупается! Поэтому я спрашиваю первый и последний раз — кто хочет домой?

Пристыженные новички молчали, глядя на носки своих обмоток.

Теодор продолжил:

— Мы находимся среди земель, по которым ходят враги. У сарацин много сил, множество людей — во много раз больше, чем у Империи! Мы должны воевать умением, нас поддерживают все страны вокруг. Но если решим смалодушничать, отступить и сдаться, то все погибнем. Погибнет и наше государство, исмаилиты будут торжествовать! Мы воюем насмерть! В этой войне или мы — их, или они — нас.

Встретили ромеи однажды и нескольких юношей, что пошли в горы, чтобы продолжить дело отцов и дедов, стать гайдуками. Только увидев, что основу отряда составляют имперцы, они взвыли:

— Мы не будем подчиняться ромеям! Мы создадим новое вольное болгарское царство!

Им надавали пощечин, приводя в чувство:

— Хочешь сражаться? Убивать врагов? А видели ли вы смерть? Ну-ка, вот — иди и убей сарацина: вон он.

Вывели одного из появившихся к тому времени пленных воинов-албанцев, хумбараджи. Бородатый, горбоносый воин, что до этого стоял орлом, презрительно посматривая на всех, понял что хотят сделать и сжался, слезы поткли по немытому лицу. Он плакал, заглядывая, в глаза юноше, прося сохранить ему жизнь:

— Не ме убивай, млади войн! Ще платя откупа, кълна се в мама! Ако искаш, ще ти бъда слуга!

Задрожали руки юноши, из которых выпал нож.

Но надо дать им должное — в будущем у них ещё появился шанс стать настоящими воинами, не боящимися крови.

Антоний, один из солдат-ромеев, начал подводить всех. Во время посещения селений он задирал мужчин, приставал к женщинам, уходил без спросу из крепости, всячески обсуждал задачи, которые ему ставили, не спешил их выполнять. Однажды ночью, когда должен был стоять на посту, он самовольно ушёл, вернувшись уже к полдню. А позже к нам пришел чорбаджи с несколькими мужчинами, рассказавший о том, что он изнасиловал одну одинокую вдовицу. Антоний и не отрицал этого. Однако пояснил, что не за просто так воспользовался ею, а оставил серебра.

На общем собрании ему вынесли приговор — казнь.

Встретив такое единодушие от всех, взглянул на всех бешеными глазами. Мог бы — убил бы окружающих одним взглядом.

Антоний озлился, попросился покинуть лагерь, а когда ему отказали, обосновав тем, что он может пойти к сарацинам и продать бывших товарищей. А потом и вовсе он кинулся прочь, но его тут же схватили, несмотря на то, как отчаянно вырывался.

— Нашелся защитник вшивых крестьян... — дрожал голос преступника, когда его поставили перед Лемком. — Что же, будь по-твоему. Но раз решил избавиться от меня, то давай, исполни мою последнюю волю — не хочу быть повешенным! Стреляйте меня! И стреляй ты сам.

Теодор, взяв свой янычарский мушкет, сам, без сопровождающих вывел насильника из крепости к длинному полузаросшему кустарником оврагу.

Антоний смотрел с вызовом, скаля свои крепкие белые зубы и даже вроде как бросился на Теодора в самый последний миг — когда огонь уже коснулся пороха на полке. Пуля оказалась быстрее — она прошла ему сквозь грудь. Крича, он упал на траву. Кровь быстро пропитывала одежду, алмазной росой оседая на траве. Он долго не умирал, бил руками и ногами, хрипел и задыхался. Теодор начал заряжать вновь мушкет, но только просыпал порох, а пуля застряла в середине ствола, и шомпол никак не хотел её протолкнуть внутрь. Антоний что-то тихо и жалобно шептал, смотря в чистое небо, пока ударом скьявоны Теодор не остановил биение его сердца.

Глава 15

«Стратигу следует быть приветливым и открытым в обращении со стратиотами, проявлять к ним отеческую любовь, вступать с ними в беседы, заботливо обучая обязанностям и постоянно увещевая об их долге, заботиться об их отдыхе, питании и повседневном быте — без этого осуществлять управление войском невозможно; в справедливых же наказаниях провинившихся ему следует показывать себя грозным. Ему следует стремиться к тому, чтобы искоренять нарушения дисциплины уже в самом начале, а не ждать, пока они перерастут в нечто большее.»

В короткое время об отряде из разрушенной крепости узнала уже практически вся округа, к отряду приходили и голодные ромеи-одиночки, и небольшими группами. Шесть человек с аркебузой привел декарх Галани. Пришел крохотный гайдуческий отряд из Кичево, во главе с Траяном Лазоревым, которых выдавили из родных мест зейбеки.

Скоро стало ясно что, подобно отряду Теодора, повсюду бродит немалое количество дезертиров, беглецов и разбойников всех мастей. Теодору очень повезло, что не натолкнулся на них, когда был один. Они ходили по двое и большими группами, наводя страх на беззащитных, в основном на крестьян. Вечно голодные, оборванные, привыкшие к грабежу, они подобно волчьим стаям были в вечном поиске добычи — и как волки, же нападали на мирных жителей и гибли, когда натыкались на чуть более многочисленные и лучше вооруженные отряды.

Сложилось так, что в каждом районе образовалась какая-то своя группа, что забирала с крестьян «излишки» продовольствия и серебра, пользуясь тем, что власти Румелии были слишком сосредоточены на войне, и тем, что на своих подданых иной веры им было самым откровенным образом наплевать.

На западе, через Виту -ромеев однажды обстреляли: там было много разбойных групп, состоящих из исмаилитов-дезертиров. На востоке, в самых высоких горах зейбеки-силистрийцы, на юге присутствовала крупная группа македонских гайдуков. На севере — смешанный отряд непонятного происхождения.

Невозможно было сказать точно, какой народности были люди в той или иной банде, так как были объединения мессиан — латинян, болгаров, сербов, венгров, валахов, босняков, албанцев, хорватов и других. Так и наоборот — представители этих народов переходили в исмаилитскую веру, составляя уже сарацинские банды.

Периодически крутились в подконтрольном районе какие-то подозрительные люди — часть из них удалось задержать, и на допросе часть из них сознавались, что собирают сведения для софийского санджакбея, который искал тех, кто напал на кулату-на-Вите. Этих разведчиков повесили.