Рубиновый лес. Дилогия

Я тяжко вздохнула, смирившись с тем, что пытаться развеселить Соляриса такая же гиблая затея, как пытаться остановить Красный туман. И всё-таки и в том и в другом случае я обязана была попытаться.

– Вот он, Искрящийся переулок. Раньше здесь торговали человеческие купцы…

Мы шли ещё около десяти минут, петляя между домами, усыпанными бриллиантовыми осколками, пока не оказались где-то на краю района меж столпами-рёбрами. Там рядами тянулись крытые лавки и шатры, напоминая рынок Луга: в одном месте, судя по ароматному дыму и выстроившейся очереди, продавалась копчёная кукуруза, а в другом драконы выдыхали голубое пламя из уст, глазируя гончарную глину прямо на глазах у прохожих. Городскую суету заглушала музыка – тальхарпа и кантеле [18] . А ещё всюду что-то двигалось и катилось: телеги, похожие на человеческие, но без извозчика; гигантские железные колёса, прикреплённые прямо к стенам домов; кузнечные печи под ними, плюющиеся пурпурно-рыжими искрами. От последних воздух раскалялся добела, и мне пришлось спрятаться за Соляриса, чтобы не задохнуться от облака плывущего жара.

18

Кантеле – струнный щипковый инструмент, являющийся разновидностью цитры.

Возле одной из таких печей ритмично стучал молотом по наковальне крепкий мужчина, на три головы выше среднестатистического человека. Там же стоял деревянный прилавок, ломящийся от изделий из меди, стали и серебра. Я взглянула на горделивое лицо Соляриса и поняла, что он и правда не знал, куда отправился Кочевник, – просто догадался. Это было несложно – в каждом мало-мальски населённом пункте, в котором мы останавливались по пути в Сердце, Кочевник первым делом заглядывал в лавку местного кузнеца, чтобы наточить топор и прикупить (украсть) что-нибудь получше.

Однако Сильтан сказал, что драконы больше не куют оружие. Что же Кочевник тогда так внимательно рассматривает, прилипнув к прилавку и даже не замечая, как мы остановились прямо за его спиной?

– Решил научиться прясть?

Жестом попросив Соляриса подождать, я тихо подкралась ближе к Кочевнику и легко заглянула ему через плечо. Тот вздрогнул и выронил на прилавок веретено. Из берёзы, но с крепкой серебряной головкой и шейкой. Благодаря тонкой резьбе, образующей кольца вдоль тела, было проще работать с шерстью и не терять нить. Столь изящное и продуманное приспособление предназначалось для истинных мастериц – только тем, кто прядёт искусно и с пелёнок, такие веретёна и были по карману.

– Ничего я не решил! – окрысился Кочевник тут же, стоило мне только немного подглядеть за его более нежной и ранимой стороной, которую он прятал под грубостью точно так же, как прятал под раскрасом Медвежьего Стража свой юный лик. – Просто время коротал, ждал, пока вы доползёте досюда, слизни. Хочу жрать. Эй, ящер, здесь есть где-нибудь худо-бедно приличная таверна, где можно хорошенько надраться?

– Почему бы тебе не купить его? – спросила я, придержав Кочевника за бобровую накидку, когда он навострился от прилавка к Солярису, ждущему нас у механических колёс. – Это веретено наверняка понравилось бы твоей сестре, Тесее.

– Знаю. – Кочевник стёр со лба пот, который выступил от слоя мехов, в которые он был одет, и близости раскалённой печи. Из-за наряда на него то и дело оглядывались драконы – никто в Сердце не носил ничего теплее льняной рубахи. – Но у меня нет денег, забыла? А красть у дракона себе дороже. Не хочу, чтоб мне откусили что-нибудь важное. Вдобавок они вроде и не монетами, а драгоценностями расплачиваются…

– Драгоценностями, говоришь?

Я оглянулась по сторонам и заметила, что Кочевник прав: никто на рынке не расплачивался деньгами, принятыми в Круге. Вместо этого в ладонях драконов сверкали такие же драгоценные осколки, которыми был украшен в изобилии весь город: аквамарины, алмазы, топазы, хризолит… Продавцы даже толком не смотрели на то, что берут в руку. Сверкает? Значит, подходит! Этот «обмен» был для них обычной формальностью, возможностью обменять красивое на красивое.

– Этого хватит на веретено? – спросила я у кузнеца, пышущего жаром точно так же, как и его печь.

– Турмалин. – Кузнец узнал камень мгновенно, лишь посмотрев на заколку в моей протянутой руке, а затем выхватил её когтями, под которые забилась копоть. – Ш’равиро. Забирай!

Я улыбнулась и подобрала с прилавка посеребрённое веретено, прежде чем вложить его Кочевнику в руки. Глаза у того округлились, а пальцы перестали слушаться, из-за чего он едва не выронил веретено во второй раз.

– Ты… Зачем ты это сделала?! – спросил он, такой ошеломлённый, будто я обменяла на веретено не обычную заколку, каких у меня в шкатулке было немерено, а свою жизнь.

– Затем, чтобы тебе было что подарить сестре, когда мы вызволим её из тумана вместе с остальными пропавшими людьми. Думаю, тогда она будет счастлива вдвойне.

– Это… – Горло Кочевника дёрнулось, когда он шумно сглотнул, и даже сквозь красный слой краски на его щеках я разглядела пятна морковного румянца. – Спасибо.

Благодарность от Кочевника была столь же редким явлением, как и приветливость Соляриса. Впервые я видела и то и другое одновременно: последний улыбался, наблюдая за нами. Однако, когда Кочевник спрятал веретено под складки плаща и, хохоча, подошёл к нему, Сол мгновенно вернул себе излюбленную траурную гримасу. Мне было приятно смотреть на то, как они стояли рядом и просто разговаривали, хотя ещё несколько недель назад грозились перегрызть друг другу глотки. Серебряное веретено поблёскивало под одеждой Кочевника, а Солярис задумчиво раскачивал кончиком пальца изумрудную серьгу в левом ухе.

Теперь у них обоих осталось что-то от меня.

– Кстати, давно хочу спросить… Почему у тебя вечно такое лицо, будто любимая кошка сдохла? Ты сам от себя не устал?

– А ты ещё не устал быть таким тупым?

– Э… Нет, наверное.

– Вот и я нет.

– Подожди… Ты опять обозвал меня тупым?!

И всё-таки оставлять их наедине надолго было ещё слишком рано. Закатив глаза, я бросилась через дорогу, но вдруг в Искрящийся переулок хлынул народ. Меня едва не снесло его волной: музыканты, пьяные мужчины с разукрашенными лицами, босоногие девицы в венках из мальвы, повозки и телеги, украшенные шёлковыми лентами, из которых летели цветочные лепестки. Под ногами захрустела рожь, горсти которой подбрасывали юркие детёныши, снующие меж взрослыми, а в воздухе запахло мёдом и праздником. Я оказалась в центре чужого гуляния и, пытаясь прорваться сквозь него, запуталась в тех самых лентах, мотком обвившихся вокруг лодыжек.

– Свадьбы такие шумные, не правда ли? – сказал кто-то, вовремя подхвативший меня под локоть раненой руки, на которую я едва не свалилась. – Местные традиции могут слегка… дезориентировать. Лучше не отходить далеко от друзей. Драконы совсем не контролируют степень своего дружелюбия, когда налакаются нектара!

Щуплый мальчик оказался непомерно сильным для семнадцати лет, на которые выглядел. Он мягко поставил меня на ноги и вывел из буйствующей толпы. Даже для драконов его внешность выглядела нетипично – короткие и неравномерно стриженные волосы цвета морской волны с лиловыми прядками, круглое лицо, тонкие губы и рога на висках, завивающиеся к затылку, на которых блестело по несколько серебряных колец. Эти кольца походили на радужку его глаз – тоже дымчатую и мерцающую. Кожа моего спасителя имела восковой оттенок, который подчёркивала ярко-алая подпоясанная рубаха, усыпанная до самых рукавов эмалевыми бляшками. Те напоминали драконью чешую.

– Так это свадьба? – растерянно заморгала я, провожая взглядом горластую вереницу.

– Да, она самая. С твоей рукой всё нормально? – осведомился заботливо тот, кого я мысленно окрестила «мальчиком», но кто явно был старше всех моих знакомых.

Его неестественно маленькие и узкие зрачки обеспокоенно осматривали мою руку, обездвиженную гелиосом, а сам он поддерживал меня за плечо, словно знал, сколь я нынче хрупка и уязвима.

– Да, всё хорошо. Благодарю вас за помощь.

– Обращайся, – улыбнулся мальчик, а затем отпустил меня и нырнул обратно в толпу, которая, играя на барабанах и лютнях, всё тянулась и тянулась с одного края Сердца на другой.