Рубиновый рассвет. Том I

Гилен стоит посреди круга, неподвижный, как статуя. Его рубиновые глаза за темными стеклами холодно наблюдают за Джереми, будто ученый, рассматривающий под микроскопом тщетные попытки муравья сдвинуть камень.

Давление заклинания должно было раздавить разум, превратить его в покорного раба, в пустую оболочку, готовую шептать любые тайны.

Но воля Вечного — это океан, бездонный и безграничный. А их магия — жалкий ручеек, бессмысленно бьющийся о скалы. Он даже не напрягся.

Джереми застыл. Его лицо, обычно такое надменное, искажается от недоумения, словно он только что увидел, как законы физики перестали работать.

— Это... невозможно.

Голос его звучит хрупко, как тонкий лед под ногой.

— Круг идеален!

Он тычется пальцами в символы, проверяет их с лихорадочной поспешностью, словно отчаянно надеясь найти ошибку — хоть что-то, что объяснит этот провал.

Но ошибок нет. По крайней мере, в его понимании. Бернан хрипло смеется, скрестив массивные руки на груди. Его латы скрипят, будто смеются вместе с ним.

— Или ты облажался, или он тебя переиграл. Что вероятнее?

Джереми резко оборачивается. Его глаза горят яростью, но в них уже нет прежней уверенности — только страх, пробивающийся сквозь гнев, как лезвие сквозь ткань.

— Я не ошибаюсь!

Но его голос дрожит. Впервые за долгие годы он не уверен в своей магии. Гилен наблюдает за этим с ледяным спокойствием.

— Ты не ошибся.

Пауза, словно набат, снова ударяет в виски опытного инквизитора.

— Ты просто бессилен.

Тишина в комнате сгущается, становится тяжелой, как свинцовый туман. Бернан напряженно сжимает челюсть. Его пальцы медленно, почти незаметно, скользят к рукояти топора.

— Значит, Сайлос был прав.

Глаза его сужаются, в них мелькает осознание — и опасение.

— Ты не демон.

Топор приподнимается на дюйм от стола.

— Ты что-то другое.

И в этот момент дверь скрипит. Где-то в коридоре — шаги. Тяжелые. Знакомые. Тяжелая дубовая дверь отворяется беззвучно, будто кто-то приглушил сам звук. В проеме, окутанный дымкой тусклого света из коридора, возникает Сайлос де Сильва. Его появление - как внезапное падение температуры в комнате.

Холодные серо-голубые глаза, похожие на льдины в горном озере, методично осматривают сцену: новый рунный круг, еще дымящийся от магии, Джереми с его побелевшими от напряжения пальцами и лицом, искаженным не столько злостью, сколько животным страхом непонимания.

— Прекратите это, — его голос ровный, отточенный годами командования, но в глубине — стальная жила, готовая прорезать любые возражения.

Он делает шаг вперед. Черный кожаный плащ, потертый на сгибах, шуршит по каменному полу, задевая осколки склянок — остатки предыдущих неудачных экспериментов. Они звенят, будто оплакивая тщетность усилий.

— Это не демон. Возможно, даже не просто тварь Тьмы.

Сайлос подходит к массивному дубовому столу, медленно снимает перчатку. Его пальцы — длинные, с тонкими шрамами от давних порезов — ложатся на потрепанный кожаный переплет фолианта, который он с глухим стуком опускает перед собой.

"Трактат о Падшем: Забытые культы и осколки божеств"

— Есть один, чьё имя стёрли из хроник.

Воздух в комнате внезапно сгущается, будто само пространство содрогается от произнесенного имени. Даже факелы на стенах на мгновение гаснут, прежде чем снова разгореться.

— Зар'гул.

Бернан непроизвольно сжимает рукоять топора. Джереми замирает, его пальцы судорожно сжимают край стола.

— Его прокляли. Его предали забвению.

Сайлос перелистывает страницы, шершавые от времени.

— Но... иногда появляются его следы.

Глаза его поднимаются, фиксируясь на Гилене.

— Последователи. Или осколки его силы — полубоги, в чьих жилах течёт капля его сущности.

Он закрывает книгу одним резким движением.

— Это объясняет, почему святые зелья не жгут его. Почему он ест пищу, почему ему нужен сон.

Пауза.

— Его природа иная.

Бернан хмурится, его широкое лицо искажается в гримасе недоверия и досады.

— Значит, что... мы не можем его сломить?

Сайлос не отвечает сразу. Его пальцы скользят по корешку книги, будто ища утешения в знакомых неровностях кожи.

Затем он открывает фолиант на странице, отмеченной пером с засохшей кровью на острие.

— Можем.

На пожелтевшем пергаменте — рисунок древнего алтаря, испещренного рунами, слишком похожими на те, что Гилен начертал на теле Реми.

— Но не грубой силой.

Он проводит пальцем по странице, останавливаясь на центральном символе.

— Нужен другой ключ.

Джереми бледнеет, его губы дрожат, когда он осознает, что видит.

— Ты предлагаешь... ритуал?

Сайлос не поднимает глаз, его палец продолжает водить по странице, будто он читает не чернила, а саму память бумаги.

— Не ритуал.

Наконец, он поднимает взгляд.

— Диалог.

Его глаза встречаются с глазами Гилена.

— Ты не случайно здесь.

Пауза.

— Ты что-то ищешь.

Сайлос наклоняется вперед, его тень поглощает свет факелов.

— И я хочу знать что.

Гилен медленно поднимает голову, словно пробуждаясь от долгого сна. Черные стекла его очков холодно отражают мерцание рунного круга, превращая алые всполохи магии в два безжизненных рубиновых пятна - словно глаза демона, горящие в кромешной тьме.

— Теперь это не имеет значения, — его голос звучит тихо, почти интимно, но каждое слово режет слух, как заточенная бритва по коже. — Ничего не имеет.

Сайлос делает резкий шаг вперед, но замирает ровно на границе досягаемости Гилена — инстинктивно чувствуя невидимую черту, за которой начинается опасность. Его пальцы судорожно сжимают корешок книги, старая кожа переплета жалобно скрипит под давлением.

— Диалог мог решить гораздо больше, чем та резня, что ты устроил в Горле, — его голос, обычно холодный и размеренный, теперь утрачивает привычное спокойствие. В глубине тона проскальзывает ярость — редкая, почти забытая эмоция. — Даже потомки Зар'гула старались жить как люди. Они прятались, но не убивали без смысла.

Его левый глаз дёргается — мелкий, почти незаметный тик, выдающий потерю контроля. В этом крошечном движении — вся ярость и разочарование человека, видевшего слишком много.