Рудники Эхнатона

Крутнув в глазу располагавшееся несколькими уровнями ниже капище Детей Явления, он попытался определить, на месте ли уже его подопечные. Само сектантское укрытие находилось в мёртвой зоне, но по трекам идент-чипов, сохранившихся в просматриваемых зонах, можно было понять, что в сборе еще не все. Время есть.

Он потратил несколько минут, чтобы всё же посвятить Зденека в курс дела, рассказав ему своё виденье ситуации куда более подробно, чем получасом ранее он поведал всё то же самое Пратту.

— Возвращайся к своим и жди дальнейших указаний, — завершил он свой рассказ. — Скоро они последуют, не сомневайся…

…Под низко нависшим, тяжёлым, неровным, давящим основанием ёмкости предварительной подачи породы собралось полтора десятка угрюмых мужчин в грязной рабочей одежде. Поднырнув под батареей из шести шаровых мельниц — медленно вращающихся, грохочущих труб диаметром с железнодорожную цистерну каждая (что само по себе было «испытанием веры» — невозможно без трепета ползти под нависающими над тобой содрогающимися громадами, внутри которых со скрежетом растираются в порошок десятки тонн породы), Хартманн присоединился к собранию.

С тайными встречами древних еретиков собрание роднило не только подобное пещере укрытие. Пратт смог подобрать поистине фантастическую деталь — в центре круга коптила воздух на небольшом, скрученном из проволоки подсвечнике, самая настоящая свеча! Потрясённый, Отто смог разве что покачать головой. У него было единственное предположение, откуда их пастырь мог достать воск для этой свечи — вытопить из собственного жира; впрочем, учитывая худобу Пратта, вряд ли эта идея имела право на существование…

— Все на месте? — спросил он, оставив грохот мельниц позади.

Впрочем, несмотря на то, что разговаривать в этой части пещеры было вполне реально, лишь немного повышая голос, делать это было тяжеловато — низкочастотный гул от работающих механизмов время от времени заставлял внутренности вибрировать в тон, и тогда, казалось, трясутся сами твои мысли…

— Почти, — отозвался Пратт. — Брат Малакай последний.

Обернувшись, Отто увидел мрачную тень последнего из призванных. Брат Малакай, огромный нескладный мужлан, волочил на себе тяжеленную громадину шурфового плазмореза.

— Часть братьев на смене, — уточнил Пратт, на лице которого танцевали отблески неровного света свечи. — Им придётся позже огласить…

Всё-таки идея со свечой — это что-то за гранью, ещё раз подумал Хартманн. Откровенно говоря, можно было вести тайное собрание и без дополнительных источников света, в красноватых отсветах, пробивающихся из цеха, но свеча…

Брат Малакай продвинулся в первый ряд круга, в кольцо избранных, как и подобает апостолу, и склонил голову, обратившись во внимание.

— Братья мои! — заговорил Пратт, и его голос был совсем не тем, каким молодой человек говорил наверху, он стал вдруг старше, глубже, мудрее… — Посвящённые!.. То, чего так долго мы ждали, грядёт! Заскрежетали жернова гнева Его!..

Словно в подтверждение его слов, в пещере заколебался потолок — в гигантский бак над ними поступила новая порция породы, и ощущение, что продавившаяся под тяжестью руд ёмкость раздавит всех присутствующих, словно тараканов, собравшихся под старым железным ведром, стало поистине невыносимым.

— Близки шаги Его! И тяжела воля Его… Чаша гнева Его переполнена, и скоро ярость Его хлынет на осквернившее себя несправедливостью общество! Мир жестокости, мир лишений и бед, замер на краю… И на наши плечи, братья, лёг груз ответственности свершить правосудие. Мы — десница Его! — голос Пратта грохотал и, сливаясь с тяжким гулом механизмов, пронзительно резонировал в груди. — Наша судьба — отправить зло в бездну! В Ад!

— Злу место в Аду! — завизжал кто-то из апостолов, не выдержав напряжения момента.

— Мы должны карать! — подхватил кто-то из второго круга.

— Смерть! В Ад негодяев! Карать зло! — раздавалось со всех сторон.

— Да, братья! — голос Пратта звучал поверх всех этих криков, увесисто, повелительно, — Наше время, братья! Нам выпала эта честь! Мы станем не только свидетелями гнева Его! Мы — Его десница! Мы — пламя ярости Его! Мы — карающий меч!

Хоть Хартманн видел проповеди Пратта уже не в первый раз, ему вновь стало жутковато — казалось, тот вот-вот сорвётся в истерику вместе со своей паствой, и Отто окажется один в толпе бесноватых, одержимых яростью людей. Страшнее всего было сознавать, что у одного из этих одержимых на руках плазморез, который в такой тесноте страшнее гранаты.

— Карать! Смерть! Мы меч судьбы! Оторвём головы уродам! В Ад их! Карать! Карать! — присутствующих охватило самое настоящее исступление. — Карать!..

— Вознесём же молитву, братья! — вскричал Пратт, и все присутствующие, в едином порыве сцепив ладони, что-то истово забормотали.

Хартманн, не выделяясь, сложил руки в молитвенном жесте, и громко забубнил что-то неразборчивое. Надо признать, что спектакль этот производил впечатление и на него — страшно даже гадать, какое мощное воздействие оказывал он на тёмных дельт со взбитыми страшной машиной Пратта мозгами…

— Что ж, братья, — произнёс Пратт уже спокойнее. — Время свершений настало! Время отринуть окончательно наши мирские имена… С этой минуты, братья, обращаемся друг к другу лишь именами нашими духовными. И первыми бремя это должны взвалить самые истовые из нас… Вы, апостолы…

— Брат Малакай! — прогудел гигант с плазморезом.

— Брат Джеремия! — отозвался морщинистый коротышка с другой стороны круга.

— Брат Джошуа! — парень с накинутым на голову капюшоном, из-под которого сверкали пронзительные голубые глаза.

— Брат Бертран! — слегка апатичный мужчина, выглядевший на фоне остальных законченным флегматиком.

— Брат Корифия! — круглолицый крепыш со шрамом на лбу.

— Брат Порций! — плотный, перепачканный смазкой и ржавчиной мужчина с проседью в волосах.

Отто на секунду растерялся, когда взгляды обратились к нему, затем вдруг осознал, что все они ставят его на свою же апостольскую ступень.

— Брат Оскар, — назвался он.

— И я, брат ваш Райвен, — завершил перекличку Пратт. — А теперь, братья мои, брат Оскар расскажет нам о нашем служении…