Рудники Эхнатона

— Хартманн? — спросил он.

— Не уничтожайте дельт! — показатели Пратта зашкаливали. Выбор между гибелью двухсот и предательством одного — да, вариантов у него было немного… Да, наверняка, он и сам сознавал, что вариантов у него уже нет…

— Хартманн? — повторил Вагнер.

Захлебнувшиеся в данных датчики внезапно утихли. Открывший было рот для признания техник вдруг обмяк в кресле, голова его завалилась набок…

— Чёрт! Да у него же и самого мозги обработаны! — воскликнул Вагнер. Он мог ожидать подобного от кого-либо из подопечных Пратта, прошедших через «промывалку», но никак не от него самого… — Сдаётся мне, что этот Хартманн не так-то прост!

— Что случилось? — в кадре появился Мицуи.

— Наш коллега, судя по датчикам, впал в кому… — признал Вагнер. — Знаете, эти психотехники со «смертельным блоком» на случай признания — они хорошо действуют на больших планетах, где мы не можем перебрать подозреваемых. Но здесь, на Эхнатоне, где из трёх сотен персонала две трети — дельты… Хотя, должен сказать, я не ожидал такого исхода. Не думал, что оператор «промывалки» сам окажется с вшитой программой… И, кстати, насчёт диссертации — был неправ. Слышали его слова про «новый подход»?

— Он не революционер, — сказал Мицуи.

— Нет… Судя по всему, Пратт воспринимал дельт не как расходный материал, он переживал за них… Сам он не направил бы их на бойню. Думаю, по-настоящему опасной фигурой является наш коллега Отто Хартманн… И это он «перепрошил» нашего психопрограмиста…

— Итак?

— Что ж, господин Мицуи, — резюмировал Вагнер. — Распорядитесь, пожалуйста, чтобы тело Пратта подключили в медблоке к системе жизнеобеспечения. Обездвижив, понятное дело… Мало ли — вдруг позже мы сможем вывести его из комы? Я уверен, он мог бы нам ещё много порассказать… Теперь у меня точно всё… Связи конец!

— Берта! — мотнул головой Вагнер, подзывая свою подчинённую. — Надо выпустить этого нашего праведника, а то там, наверно, от Паолы ничего уже и не осталось…

— Как скажете, босс, — кивнула Берта. Голос её был абсолютно нейтральным, но в глазах вновь промелькнуло то странное выражение, что он уже видел недавно, опять шевельнувшее в его душе смутное ощущение вины.

— Не знаю уж, что ты об этом думаешь, но… не знаю. Наверно, я всё же погорячился, — признался Вагнер. — Но, понимаешь, не по себе мне как-то от всего этого…

— Понимаю. Я же тоже туда заглядывала…

— Вот-вот… В общем, я, похоже, немного психанул. Даже не подумал, как буду теперь от Паолы этого хмыря отдирать…

Что с Бертой не так? Она что, жалеет этого сектанта? Да вряд ли — вспомнив, как туго Берта перетянула пленника проволокой, Вагнер тут же отмёл эту мысль. Паолу? Да и Паолу она сама же лично пнула… Почему же она так смотрит? Какой-нибудь расширенный комплекс вины? Или этот взгляд только с его стороны мнится как «странный»? Потом Лору спросим — она всё объяснит…

— Итак, Берта, помнишь, как это опасно? — подойдя к двери комнаты отдыха, он оглянулся на женщину. — Держись в сторонке, желательно — дыши через локоть. Возьми меня за пояс, и, чуть что — сразу тащи из комнатки!

— Да, босс, — Берта снова кивнула. Видимо, и ей непросто давались воспоминания о том, что произошло внутри, она заметно побледнела и, нервно покусывая губы, оглядывалась по сторонам.

Вагнер осторожно приоткрыл дверь, ожидая чего угодно, но только ни того, что открылось его взору.

Джошуа сидел на коленях на полу в глубине комнаты, бледный, как смерть. И ранее уже выглядевшие нездорово тёмными подглазья его сейчас казались совсем чёрными, словно вокруг глаз дельты расплылись огромные синяки. Волосы всклокочены, что немного не вязалось с его неожиданно спокойным видом.

В разгромленном, заляпанном кровью помещении было наведено некое подобие порядка. Надо же! Получается, вместо того, чтобы предаваться пороку, сектант решил прибраться? Трупы его сообщников, на которые он, кстати говоря, натянул штаны, лежали теперь во вполне пристойных позах в одном углу комнаты, тело Паолы, накрытое одеялом — в другом, дальнем.

Ну хоть на том спасибо. А то это непотребство с ума сводило…

Впрочем, и сейчас сводит, сообразил Вагнер, ощутив, как мутнеет его сознание от сгустившихся в помещении миазмов. Поманив Джошуа «на выход», он попятился назад.

— Берта, проводите, пожалуйста, арестованного до туалета, — сказал он, посмотрев на заляпанные кровью, хоть и явно старательно обтёртые, руки пленника.

Кстати, о руках… Взявшись за коммуникатор, Вагнер активировал кольца наручников пленника. Спереди и не на полную мощность — кое-как шевелить руками можно, но быстрые движения противопоказаны. Помыться можно, а вот схватиться за оружие — вряд ли.

Сам же он поковылял к столу, за которым проводил допрос. Что там датчики нам расскажут?..

…Через несколько минут Берта привела приведшего себя в порядок, умытого и даже причесавшегося послушника. Дождалась, пока Вагнер не перемкнёт его наручники за спину, помогла прицепить ногу арестанта к столу и удалилась в сторонку, чтобы наблюдать за ними, не мешая.

— Ну что? — спросил Вагнер, не представляя, о чём он будет общаться с перевернувшим его ожидания пленником.

— Плоть слаба, игемон, — ответил тот. — Но дух парит над плотью…

Вид послушника не давал сомневаться ни в одном из его тезисов — менее чем за час облик его преобразился от аскета до мученика. За недолгое время, проведённое в компании мертвецов, Джошуа словно постарел ещё на десяток лет.

— Я благодарю тебя, игемон, — добавил сектант.

— За что?

— За искушение.

— Искушение? — Вагнер удивлённо приподнял бровь. — Это как?

— Я всегда мечтал об искушении, хотел проверить, как крепка моя вера, — признался послушник. — Искушение, какое было у Отца нашего… Но какие могут быть искушения у раба? Да, в сущности, никаких…

— Ну… А «не твори зла»? Чем тебе не искушение?

— Нет... Легко не творить зла, если ты не хочешь этого делать. Если у тебя нет соблазнов, и в твоей жизни просто нет места ничему подобному… — Джошуа задумался. — Нет… Но сейчас… Ты дал мне шанс по-настоящему пасть — соблазн, равного которому я не испытывал в жизни! Будь она жива — всё было бы просто. Ведь это естественные страсти? Но она мертва — и это уже против законов жизни. Господь не одобряет такого! Но вот… вот почему-то она… она была так притягательна, так… Я сходил с ума! Вожделел! Очень, очень долго, этому не было конца… Но вдруг я сознал, что я сильнее желания, сильнее вожделения, что похоть для меня ничто!..