Русалочка

– Я стараюсь.

– Да, вы, судя по всему, тот человек, который,... скажем так, с которым Кристине лучше пока не сталкиваться.

– А причем здесь вы?

– Ну, хорошо. Чтобы без обид: я вас вижу впервые, вы меня видите впервые, поэтому лично к вам у меня претензий нет и быть не может. Вы согласны?

– Что дальше?

– Дальше... Дальше я ежедневно сталкиваюсь с Кристиной, - продолжал Лев Алексеевич, отбросив лукавый тон.
– Вы хоть понимаете, что девочка на грани?

– Понимаю.

– На опасной грани.
– Доктор прошелся как профессор на лекции.

– Она наверняка вам не говорит того, что выкладывает мне. Вы для нее - принц и бог. Поэтому я предупреждаю, Вова… Для вас это, я уж не знаю что, игра с огнем или в доброго самаритянина, острые ощущения… Это не суть важно. Я лишь хочу предупредить, Вова: жизнь - не сцена, здесь - по-настоящему, и за каждый поступок приходится нести серьезную ответственность. А не так: сегодня посюсюкал, а завтра - что с гуся вода. Не поймите меня превратно, я лишь хотел...
– Не успев закончить фразы, Лев Алексеевич получил по носу и отлетел к стене.

– Я, наверно, что-то понял превратно. Мне никогда не приходилось лупить по лицу, извините, не рассчитал.
– Вова положил руку на грудь.
– Давайте, начнем с начала.

Подняв с паркета очки, Володя отдал их владельцу.

Потрогав нос, Лев Алексеевич удостоверился, что он на месте, и одел окуляры. Правое стекло треснуло, но от шока медик этого не замечал.

– В общем, вы врач, - напомнил Вова.
– Вам платят за то, чтобы Кристина встала на ноги, если я опять не понимаю что-то превратно.

– Молодой человек, на вид вы умнее, - заговорил Лев Алексеевич, оправляясь от нокдауна. – Может, я залез не в ту лузу…

– Вы залезли не в ту постель, - кивнул Вова.

– Поверьте, лично к вам у меня никаких претензий…

– Верю. Вам платят за что?

– Молодой человек, а теперь уже вы лезете не в ту лузу.
– Платят - не платят, встанет на ноги - не встанет, - как просто! – заговорил Лев Алексеевич, сделав умное лицо.
– Но болезнь - не бизнес-план, это живой человек. Один простой вопрос: вам когда-нибудь доводилось не вставать на ноги в течение недели? Совсем не вставать?

– Нет.

– А вы попробуйте. Или хотя бы представьте. Представьте, что вы никогда не встанете на ноги…

– Я представляю, приятного мало. Что значит, никогда? Вы хотите сказать, у Кристины нет шансов?

– Только не деритесь, мы же взрослые люди. Шансы есть у всех. Но все разные. Как ни старайся, церебральные параличи полностью не восстанавливаются. Я не могу угадать, насколько продвинется восстановление. Судя по всему, за последние два месяца реальных улучшений функций опорно-двигательного аппарата не было.

– Вы хотите сказать…

– Да, да, я хочу сказать, что требовать от Кристины полноценности, значит, убить ее. Нет улучшений, не значит, что нет возможностей. Возможности пока есть, но с каждым днем они тают. У Кристины нет главного – желания встать на ноги. Здесь у нее, - доктор постучал по голове, - незнамо что. Полный винегрет, апокалипсис каждый день. Не из-за ног, милый мой, из-за, вас. Она не может толком сконцентрироваться на своей главной задаче, на лечении.

– Вы считаете, она всю жизнь проходит на костылях?

– Ну почему ж на костылях? Вчера ей купили коляску. Вас это отрезвило?
– Лев Алексеевич внимательно осмотрел Володю.

Тот выглядел пришибленным.

– О какой «всей жизни» вы говорите, проницательный мой? – Продолжал доктор.
– Нежели вы полагаете, что в том взвинченном состоянии, в какое парализованную девочку приводят сказки о принцах, есть шанс прожить долгую жизнь?

– Думаете, она опять попытается… - Вова замолчал. Произнести «наложить на себя руки» не повернулся язык.

– Не знаю, - пожал плечами медик, - что у нее на уме. – По неофициальным данным, каждый третий человек в подобной ситуации пытался покончить с собой. Многим это удавалось. У Кристины, к тому же, есть опыт… Ей в голову может прийти, что угодно. С моей точки зрения Кристина давным-давно здорова. Но… целыми днями сидеть на одном месте, - это ад. Сидеть и безнадежно любите принца - это ад вдвойне. – Глаза медика пронзительно уставились на совсем поникшего принца. – Владимир…

– Да?

– Это действительно важно. Вы ее любите?

Вова молчал.

– Вы любите ее такой, какая она есть? Или все-таки надеетесь, что она станет лучше или вдруг начнет бегать и прыгать? Вы можете любить ее такой, какая она есть? У вас достаточно сил?

Взгляд Вовы упал на нелепые ортопеды, которые неряшливо бросили возле журнального столика. Заметив это, Лев Алексеевич нагнулся и аккуратно поставил ботинки возле кровати.

– У вас перехватывает дыхание, когда вы видите на девушке такие ботинки или то, как она передвигается на костылях?

– Перехватывает, - признался Вова.

– Эх, Володя, Володя… «Платят – не платят»… Если б я искал место, где «платят», то давно бы сидел в банке. Жизни – это вам не театр, здесь за все приходится нести ответственность…

Вова, наконец, понял, что собеседник его достал. Он не мог понять, чем именно: снисходительным тоном или беспардонностью, с которой он лез в чужую постель, или противоестественной нежностью, с которой он передвигал с места на место ортопеды Кристины.

– Слушайте, вы! – сорвался вновь Вова.

Лев Алексеевич машинально закрыл нос руками. Однако Вова не ударил его, а, схватив за шкирку, припер к книжному шкафу. Зазвенели стекла.

– Ты что несешь?! Ты запарил меня! Думаешь, я не знаю, где жизнь, а где театр?! Думаешь, мне пять лет?! Думаешь, я здесь развлекаюсь?! Тебе платят, и хорошо платят не за то, что бы ты лез в чужое белье!

– Убери руки! Убери руки!
– тараторил Лев Алексеевич: - Я сказал, убери руки, дегенерат! Ты так ничего и не понял!

– Я десять лет не выходил из себя, Лёва!
– сопел Вова.
– Занимайся своим делом, а не копайся в чужом белье!