Русская поэзия Китая: Антология

СВЕТИЛЬНИК

Слишком поздно приходит прозренье подчас — Наступает расплата потом. Как и многих, судьба разлучила и нас, Разметала счастливый наш дом. Пусть течет небывалая скорбная жизнь, Ты сказал мне: «Светильник храни!» Я хочу сохранить и шепчу: «Возвратись! Возврати мне счастливые дни!» Ты припомни, я честью твоею была И началом томленья и мук: Потому и светильник, не дрогнув, взяла Из твоих коченеющих рук. И теперь вот брожу от угла до угла. Продолжаю с тобой говорить: «Если жизни твоей уберечь не смогла, Как светильник мне твой сохранить?»

МЫ ПЛЕТЕМ КРУЖЕВА

Если кто-то запутан в измене, Но любви повторяет слова, Значит, занавес поднят на сцене, И плетутся опять кружева. Где кончается жизнь? Где подмостки? Ложь от правды нельзя отличить: Здесь и ветер искусственно хлесткий Заплетает узорами нить. И когда кружевное искусство Открывает иные миры, Кто заметит наигранность чувства, Разгадает притворство игры? Наклоняется профиль орлиный: «Не тревожь ты ее, не тревожь!» Тихо падает занавес длинный, Исчезает волшебная ложь…

РОССИЯ

Россия, твой ветер привольный Призывно и мощно поет, И радостно сердцу, и больно, И просится сердце в полет. Но поздно! я слишком устала… Душа каменеет моя. О гребень девятого вала Моя разобьется ладья. И я не дойду — не узнаю Ни ласки, ни власти твоей И вздохом тревожным растаю Средь чуждых китайских полей. 6 июня 1945

ХИМЕРА

Кто бы ни был в полуночной страже У далекой небесной черты, Пусть отец и возлюбленный даже — Не ответит: что жизнь… что мечты? Не тюрьма, не свобода — химера… Так проходят года и года… Но какая в нас гордая вера, Что душа не умрет никогда. Это мы, возлюбившие вечность, — Нам ее испытать не дано, — Бесконечно в веках бесконечных Пьем обманное злое вино. И, химерою жизнь называя, Презирая ее, не любя, Все же знаем: достигшие рая, Нас припомнив, вздохнут про себя… Шанхай

АЛЬБОМ

Смотри, моя Муза, смотри: вот олени, Как легок и четок их бег. А вот пастушонок склоняет колени На рыхлый веснушчатый снег. В альбом, где китаец с бамбуковой тростью Идет торопливым шажком, Опять привела свою Музу, как гостью, В затейливо убранный дом. Смотри же, как эти погнулись ступени Под гнетом прошедших веков. На черном и синем причудливы тени Оленей, детей, стариков. Ты только ли гостья? Мила и любезна, Надеюсь, не будешь со мной? И ты загляделась в манящую бездну — Услышала голос родной. И ты наклонилась над девочкой тоже И смотришь с нахмуренным лбом: Не кажется ль ей, что Россия похожа На этот китайский альбом?

НИКОЛАЙ ШИЛОВ

НА ПАПЕРТИ ХИНГАНА

Велик Хинган. Раскинулся кругом Он здесь собором многоглавым. Далекий кедр мне кажется крестом Над этим храмом величавым. Он — не один. Кресты и купола Уходят вдаль, теряясь где-то… Толпа берез на хоры скал взошла С молитвой о возврате лета. А вон одна склонившаяся ель О смерти молится безгласно. Она стара, и зимняя метель Ей так страшна, ей так ужасна. А вон, внизу, на камнях у воды. Печально молятся осины. Пугают их блуждающие льды, Они хотели б на вершины. А по горе три черные сосны Идут служить молебен к лесу И там, за всех отчаяньем полны, По дням зеленым справить мессу. И внемлет всем божественный Хинган, Но говорит о покаяньи. И этот глас, как неземной орган, Звучит в просторах мирозданья. Я тоже здесь, стоя на берегу. Молюсь на паперти Хингана. Войти во храм я, грешный, не могу, Там слишком праведна Осанна. И надо быть безгрешным и святым, Чтобы внимать богослуженью, Чтобы вдыхать лесных кадильниц дым И слышать праведное пенье… Молчи! И стой! И внемли тишине И эху дальнему Осанны. Когда нельзя молиться в глубине, Молись на паперти Хингана. Смотри! И здесь такая красота. Что никакой другой не надо! Молись, да снидет в сердце чистота, Покой, безгрешность и отрада… И я мольбу греховную шепчу, И плачу сердцем покаянно, И стать святым и праведным хочу, Чтобы войти в алтарь Хингана. Он так красив… Раскинулся кругом Хинган собором многоглавым… Высокий кедр покоится крестом На этом храме величавом…

МИХАИЛ ШМЕЙССЕР

«Грустим по Северной Пальмире…»

Грустим по Северной Пальмире, Но грусть о ней не так сильна, Когда с изгнаньем горьким мирит Руссейший облик Харбина.

ПРИЗЫВ

Вдруг придет и постучится в двери Жизни угасающий закат… Может быть, и ты тогда поверишь, Что дороги не было назад! И, крестя своей рукою тонкой На прощанье перекресты рук, Холод пальцев освятишь иконкой, Прошептавши ласковое: «Друг!..» В этот миг, по незнакомым сферам Пробираясь в неизвестный край, Я пойму, что у тебя есть вера В новое свидание. «Прощай!» — Крикну я, и стоголосым взрывом До твоей трепещущей души Долетят мои слова призыва В голубой предутренней тиши… В мире том, где бесконечны дали, Ты придешь, любимая, ко мне, И мы скажем то, о чем молчали На убогой маленькой земле…

ПАМЯТЬ

Память, друг мой, друг мой верный, Книгу юности листая, Ты вернешь опять, наверное, Нас в минувшие года. Проплывут они пред нами Серебристо-белой стаей, Отошедшие, казалось, Безвозвратно навсегда. Городок, давно знакомый, Встанет вновь на косогоре, И над ним, залитым светом, Даль безоблачно ясна. И бегут ручьи по склонам В неумолчном разговоре, И стучится в стекла окон Синеглазая весна! Наплывает, набегает, налетает Пьяный ветер, Зеленеет у заборов Первый пух весенних трав. И дома, и колокольни Утонули в ярком свете, Пар клубится над полями От утра и до утра. Память, друг мой, друг мой милый, Ты расскажешь про былое, В городок, залитый светом, В нашу юность уведешь. Все, что бережно и свято, С детства сердце сохранило, Все ты, друг мой неизменный, В дни весенние вернешь!

ПАСХАЛЬНЫЙ ДЕНЬ

Весенний день к закату клонится, На облаках узорна рябь, И старой белой церкви звонница Надела солнечный наряд. Звонарь ступенями скрипучими Взошел на звонницу с утра. Клубилось огненными тучами Подножье Божьего шатра. И воздух был медово-сладостным И по-весеннему томящ. Со свежих трав под солнцем радостным Земля снимала росный плащ. «Ишь, как поля внизу раскинулись!» — Сказал, в ладони поплевав, Качнул язык, и в небо ринулись Тугие медные слова. Колоколов напевы падают В весеннем воздухе с трудом, И солнце яркою лампадою Горит у врат в Господний дом.

МЫ — ЗЕМЛЕПРОХОДЦЫ

Русская кровь — как брага: Радостна и хмельна, Сердце пьянит отвагой — Мыслям и не до сна. С крыльями наши мысли, Взоры — острее стрел. В земли чужие вышли В поисках смелых дел Наши отцы и деды — Стала Москва тесна. Славная цепь победы — Русские имена. В царство князька Кучума Шел атаман Кольцо. Волны Иртыш угрюмо Гнал и шуршал гольцом. И, рассекая волны, Шел на Искерь баркас. Души отвагой полны, Зорок казачий глаз. В море Меркурий Вагин Вышел. На море льды. Русской не сбить отваги Вьюгам, не сбить, седым. Сердце не зябнет в стуже, Сердце кричит: «Вперед!» Русская поступь стружит Арктики синий лед. Карта и компас, вы ли К новым вели морям? Русский из стали вылит. Русский найдет и сам. Разве и мы не те же? Бражная кровь сильна. Русской разрухи скрежет Сердце не ранил нам. Мы, как И наши деды, К новой пошли земле. Робости нам не ведать, Нам ли от страха млеть? Русское имя с нами. Всюду пройдем мы с ним. Русское наше знамя В странах чужих храним. Нам ли бояться стужи, Нам ли страшиться ран? Русская поступь стружит Земли далеких стран.

«Весенний ветер…»

Весенний ветер Поднял тучи пыли, Пошли стадами В небе облака. Они сюда, ажурные, Приплыли Флотилией небес Издалека. Сегодня утром, Может быть, под ними Лежали степи Милой нам земли… Весенний ветер Трепетный поднимет Со дна души Былого корабли. Их паруса Наполнит зноем жизни И поведет К далеким берегам, К оставленной, Но дорогой отчизне, Весенним сном Являющейся нам. Опять поля В цветочном ярком ситце, И в пене яблонь Тихо проплывут… От зовов памяти Нам никогда не скрыться, Они всегда Нас, властные, зовут. Весною сердце Молодеет снова. Весною сердце — Неустанный ткач — Всей нашей жизни Крепкую основу Старается Из прошлого соткать.