Русская поэзия Китая: Антология

ВЕСНОЙ

Какая невозможная весна! Какое злое бронзовое солнце! Цветут магнолии. И эта новизна Мучительнее, чем бессонница. Мелькающие пятки потных рикш Чарльстонят по веселому асфальту, И хочется запеть девичьим альтом Сердцещипательный романс «Шери». А ночью — я, никчемный и чужой, Ищу чего-то в матовом тумане, Грущу о чем-то. И Шанхай большой Меня ко дну огнями баров манит. Но ради блеска чьих-то близких глаз, Сияющего мне во тьме мытарства, Твой яд, весна, я превращу в лекарство. И дни пройдут — и разорвется мгла. 1932

О НЕПОСТИЖИМОМ

Л. Д. Густову

Александр Сергеевич! Про вас ли это рассказывают книги, Что вы были необычайно суеверны? Вы, гений своей страны, Вы, буян и бунтарь, Вы, ловелас и скептик, Вы верили… Но нет, этого не могло быть! Верили в глупые народные приметы И так таинственно шушукались С темными тайнами магнетизма. Вспомните, Как вы откладывали карету до завтра, Если в момент отъезда Лакей вручал вам забытые часы Или же носовой платок. Помните, в какое сильное смущение Привело вас пролитое на стол масло? И многие, многие миллионы соотечественников Вспоминают теперь с улыбкой О счастливом «нащокинском» фраке, В котором в Москве Вы пришли просить руки у Гончаровой. Его вы стали носить Во всех серьезных случаях жизни, И в нем же, именно в нем Вас приняла к себе гостеприимная вечность. Вспомним, наконец, и о цыганке, Предсказавшей вам Скорую смерть от «белой головы». Как серьезно вы отнеслись к гаданью! С каким детским трепетом Бегали вы с тех пор от белокурых, Страшась с ними знакомств! Но непостижимое — подстерегло. И не помогли вам тогда Ни гаданья, ни предостережения. Ни даже бирюзовое кольцо на пальце, Спасающее «от насильственной смерти». Несравненный Александр Сергеевич! Вы, гений нашей страны, Вы, буян и бунтарь, Вы, ловелас и скептик, — Если вы так по-ребячески Верили в непостижимое, То что же тогда делать мне, Обычному человеку, Который, как и все, жаждет — жить, Но который не знает, что такое — жизнь, И, самое главное, Что же такое там — над жизнью? 1930

ОТДЫХ

Дышу дыханием святым Деревьев, трав и тверди синей, И солнце кругом золотым Плывет в пылающей пустыне. И сердцу праздному легко, Когда, и грустный, и безвольный, В покой уснувших облаков Струится голос колокольный. Он будни сонные пронзит, Он души сонные разбудит, И к алтарям, где свет горит. Придут измученные люди. И станет им легко, как мне, Как мне в моем огромном храме, Где даже воздух весь в огне, Под голубыми куполами, Где расцветает каждый куст Неопалимой купиною, И вышний мир так мудро пуст Непознанною глубиною. 1933

СЕРГЕЙ СЕРГИН

ЗАВЕТНЫЕ СЛОВА

Россия. Петербург. Нева. Как ни зови их, смысл все тот же. Душа забудет все слова, Но этих позабыть не сможет. Нас цепкая связует нить, Клубок таинственный и грозный. Не вычеркнуть, не примирить… О Родина, с тобою розно Чем я живу, как жить могу? Печалью, длящейся годами, Иль памятью?.. Я берегу Ее, как выцветшее знамя, Впитавшее сражений дым, Как щит, с надеждою несомый, — Когда-нибудь, немолодым, Сквозь слезы улыбнуться — дома.

ВОСПОМИНАНИЕ

Последнее нашлось звено, Сбывается все слово в слово — Вот башенка с одним окном И с дверью на семи засовах. Вот сад, где не растет трава, Где дерево всегда из листьев… Все то, что раньше узнавал В рисунке чьей-то древней кисти, Возникло вдруг передо мной На площади пустой, бескрайной… Я в дом войду — и путь земной Осветится последней тайной. 1934 Харбин

МОЛИТВА

В пустынной церкви, днем, одна, Ты поднимаешься на хоры, И вздрагивает тишина При взлете шелковых оборок. Задумчиво проходишь ты По медленно скрипящим доскам… Вон там, внизу, — ряды святых Молчат, закапанные воском. И прямо пред тобой — алтарь, Подальше, чуть правей — распятье, А руки рвут с груди янтарь, И мнется шелковое платье, Как на коленях, с высоты, Прильнув к расшатанным перилам, Не дрогнув пред лицом святых, Ты шепчешь: «Господи, помилуй…»

СТРАННИК

Посыпанная солью корка хлеба, Глоток воды в лесу из родника… Мой путь идет за ту черту, где небо Сошлось с землей. Дорога далека! Взлетают крылья мельниц над деревней. Над тихой речкой тает тень моста. Передохну я у часовни древней, Разрушенной, забытой, без креста. Легко дышать. Легка моя котомка И палка сучковатая легка. Приду в село. Урядник скажет громко: — Как звать тебя? Возьмите старика! Ни имени, ни радости, ни грусти. — Непомнящий… — и, поднимая взгляд, Увижу, как урядник взор опустит. — Куда идешь? — Куда глаза глядят. И скажет он — чуть дрогнет голос строгий: — Пустить его! — Окончился допрос. Вздохнут старухи: — Странничек убогий, Забыл, как звать… Спаси его, Христос.

СТИХИ ОБ ОТЪЕЗДЕ

I

Уехать… Любимое слово — Его твердить не устану, Много во мне такого — Наверно, от предка цыгана. Уехать… хотя бы в трюме, Где крысами пол исцарапан, Сдержанней став и угрюмей — На берег спуститься по трапу. Уехать… И этим вот словом Мир, как альбом, перелистан… Видится город портовый, В сумерках сонная пристань.

II

С улыбкой в глазах скажу на прощанье: «Так надо». Радость не скрою и тем от себя оттолкну… Исчезнет вокзал. Растает вдали эстакада. Вечерние тени подступят вплотную к окну. Приснится в вагоне мне шумный неведомый город, Где в пыльных конторах лежат на столах чертежи. Где все я забуду, где жизнь деловитая скоро С другими столкнет, и прошлое станет чужим.

III. Будни

Воедино собираю я отрезки, Жизнь скрепляя просмоленной нитью, В провалившемся, наскучившем гротеске Незадачливый бессменный исполнитель. В безысходном черпаю усладу, Голос будней внятен мне и близок — Спор соседок, сплетен едкий ладан, — Запах щей и чьи-то вокализы. 1933 Харбин

У ДВЕРИ

Настанет день, судьбой отмеченный, — Я возвращусь в заветный дом… По лестнице, никем не встреченный, Похолодев, взойду с трудом. Увижу дверь, кошмой обитую, И кнопку белую звонка… Молчанье в доме. Так за плитами Надгробными молчат века. И будет слышен сквозь молчание Там, за дверями, ход минут… То маятник — его качание Судьба подстерегает тут. Дверь приоткроется, и к скважине Старушечье лицо прильнет, И раньше, чем она все скажет мне, Почувствую смертельный гнет. Старуха спрячется в переднюю И рассмеется из угла: «Я здесь живу одна… последняя… А молодая — умерла!»

ЖИЗНЬ

P. P.

Час пробьет, и по ступенькам шатким Ты сбежишь с высокого крыльца, И сойдет со взмыленной лошадки Твой избранник в шапке в бубенцах, В пестрых лентах и с улыбкой пьяной Намалеванных небрежно губ… А соседки хором песни грянут, А соседки вас подстерегут, А потом они о вас расскажут Шепотком друг дружке на ушко… Дни пойдут за штопкою и пряжей, Дни пойдут размеренным шажком — От кровати только до кастрюли — И замрут, часы остановив… Это будет в сумерках, в июле, У пруда, у низкорослых ив — Ты придешь и встанешь между прачек И глубоко в первый раз вздохнешь… А ведь все могло бы быть иначе, А ведь прожитого не вернешь! И вода пойдет кругами, пенясь, И затихнет слабый стук валька… У дверей соседки, подбоченясь, Не услышат крик издалека.