Русский американец

– - Помилуйте, сударь, кто же не побоится нечистой силы.

– - Я первый не побоялся бы проникнуть в мезонин и все выяснить. Только жаль, времени у меня мало осталось; надо спешить, а то как раз мы с тобой, Ванька, очутимся на даровой квартире. Этого не должно быть! Свобода дорога всякому человеку, а мне -- в особенности. Своей свободой я обязан тебе, а потому награждаю тебя. Возьми эту вольную, -- сказал Федор Иванович, вручая Кудряшу бумагу.
– - Теперь ты можешь со мной не ездить. Впрочем, оставаться тебе в Москве рискованно: ведь тебя, как моего сообщника, арестуют и посадят в острог.

– - Я от вас не отстану; куда вы, туда и я. А за вольную покорнейше вас благодарю. Только мне ее не надо; я родился вашим крепостным и умру крепостным, -- с чувством проговорил Кудряш, низко поклонившись Тольскому.

Лихая тройка была подана. Вместо кучера Тимошки, который находился в тюрьме, лошадьми управлял Игнат, тоже здоровенный парень.

Тольский сел с Кудряшом в крытый возок и выехал со двора. Тотчас же тройка понеслась по безмолвным, пустынным улицам погруженной в сон Москвы.

Было еще совсем темно, когда Тольский подъехал к Тверской заставе. Вышел заспанный караульный и спросил, кто едет.

– - Господин статский советник Иван Григорьевич Наумов, -- ответил Кудряш, приотворяя дверку возка.

Ответ вполне удовлетворил часового, и он поднял шлагбаум, не спросив даже, куда отправляется "господин статский советник" и есть ли у него подорожная.

Выехав за заставу, возок помчался по Петербургской дороге.

– - Смею спросить, сударь, куда мы едем?
– - спросил у Тольского Кудряш, которому наскучило молча сидеть в возке.

– - В Питер.

– - Как в Питер?
– - удивился Кудряш.

– - Ну да, в Питер. Чему дивуешься?

– - Да как же, помилуйте?.. Уж больно чудно. Ведь в Питере вас могут арестовать...

– - Меня будут искать в Москве и ее окрестностях, а до Питера сыщики не скоро доберутся.

– - В Питере, сударь, есть свои сыщики, они не уступят московским.

– - Я еду на день, на два... не больше... Там мне надо кое-кого повидать... попросить, чтобы замолвили за меня словечко кому нужно... Теперь ты понимаешь, зачем я еду в Питер?

– - Так точно, сударь... Теперь понимаю.

– - Расчухал, и ладно. А теперь сиди смирно и молчи, я спать буду.
– - Проговорив эти слова, Тольский плотнее закутался в свою медвежью шубу, и скоро в возке раздался его богатырский храп.

Миновала ночь, забрезжил рассвет серого зимнего дня, а возок с Тольским все мчался дальше и дальше от Москвы.

Между тем искусство врачей и хороший уход помогли молодому Намекину: он стал быстро поправляться.

Дерзкий поступок Тольского по отношению к Насте, разумеется, скрыли от него, боясь расстроить.

Настя, успокоившись и оправившись от печального события, случившегося с ней, в сопровождении своей няньки отправилась навестить своего выздоравливавшего жениха. Она, как и раньше, была почти уверена, что генерал Намекин станет запрещать своему сыну жениться на ней, и очень скоро в этом окончательно убедилась.

Алеша Намекин встретил свою возлюбленную с распростертыми объятиями и засыпал вопросами о том, почему она так давно не была у него. На самом деле Настя не была у своего жениха всего дней пять-шесть, не больше, но для влюбленного Алеши это показалось чуть ли не вечностью.

– - Ну что же ты, милая, не говоришь, почему так долго у меня не появлялась?
– - спросил он.

– - Я... я была больна, -- тихо ответила молодая девушка.

– - Что же ты не прислала мне сказать о своей болезни?

– - Я не хотела тревожить тебя, Алеша.

– - Но теперь, Настя, ты здорова?

– - Да, да, милый...

– - Тогда отчего ты такая печальная? Ведь теперь нам надо радоваться, а печаль прочь. Как только поправлюсь, будем готовиться к свадьбе, я сегодня же поговорю об этом с отцом... Не волнуйся, милая, отказа мне не будет...

– - А мне думается, твой отец останется по-прежнему при своем убеждении, что я тебе -- не пара.

– - А я говорю, что отец теперь согласится; ты нравишься ему, он хвалил тебя, называл милой и воспитанной девушкой.

– - И все же едва ли отец разрешит тебе на мне жениться, -- возразила девушка жениху.

И она не ошиблась: когда в тот же день Намекин заговорил с отцом о своем желании жениться на Насте, старый генерал ответил:

– - Ты вынуждаешь меня повторять то, что я уже недавно говорил: майорскую дочь я никогда не назову своей невесткой и никогда не введу ее в свой дом... Я сознаю, что мои слова покажутся тебе резкими, даже жестокими, но ты сам заставил сказать их.

– - Батюшка, что вы говорите, что говорите?..
– - В голосе молодого Намекина было слышно чуть не отчаяние.
– - Ведь этими словами вы причиняете мне боль.

– - Что делать!.. Еще раз повторяю: ты сам этого хотел.

– - Вы... вы безжалостны ко мне, батюшка; вы хотите разрушить мое счастье. Никого я не смогу так полюбить, как люблю Настю... И я женюсь на ней во что бы то ни стало, -- твердо произнес молодой Намекин.

– - Алексей, ты еще не совсем поправился, я могу расстроить тебя. Поэтому отложим наш разговор до другого раза.

– - Зачем же?.. Уж если начали, то давайте, батюшка, продолжать.

Алеша, возражая отцу, сильно разволновался: лихорадочный румянец выступил на его исхудалых щеках.

Михаил Семенович заметил это и, зная, что всякое волнение может тяжело повлиять на здоровье сына, прервал неприятный разговор и вышел из комнаты, оставшись верным своим убеждениям, не позволявшим ему соглашаться на женитьбу сына на майорской дочери.

На другой день генерал стал собираться в свою подмосковную усадьбу.

– - Как так, неужели вы уедете?
– - узнав о намерении отца, спросила у него Марья Михайловна.

– - Да, уеду, и сегодня же... Ты, наверное, тоже поедешь?

– - Как, папа, разве нам возможно обоим ехать? Ведь Алеша не совсем еще поправился.

– - Поправится и без нас... Впрочем, ты можешь остаться до полного выздоровления Алексея, а я сегодня же уезжаю... Делать здесь мне больше нечего...

– - Но как же, милый папа? Ваш отъезд может огорчить Алешу.

– - Будь покойна, он нисколько не огорчится, если я уеду... Ему без меня будет удобнее ворковать с майорской дочкой.