Русский американец
Шрифт:
– - Кто же из дворовых о том не знает!.. Наш барин с барыней жили как кошка с собакой.
– - А про то тебе ведомо ли, что барин Викентий Михайлович женился на барыне Надежде Васильевне довольно пожилым: ему было лет под пятьдесят, а ей и двадцати не исполнилось. И женился он по любви сердечной, несмотря на свои почтенные лета... Наш барин богат и рода знатного, а она хоть и дворянского звания, но бедная, бесприданница и, несмотря на это, как говорят, с неохотой шла за нашего барина. Под венцом стояла бледная, печальная... Барин-то любил ее, а она его нет. Без любви, значит, шла; родители
– - А про то, Иванушка, ты не забыл, как к нам в усадьбу повадился гость молодой, сосед?
– - Ты говоришь о Викторе Федоровиче Горине?
– - О нем. Чай, помнишь, какие истории из-за этого офицера происходили между нашим барином и барыней?
– - Ну как не помнить! Печальное было время. Наш барин сильно ревновал свою жену к этому офицеру...
– - И не напрасно, как говорят, ревновал-то...
– - Кто знает. Лучше, Василий, поговорим о том, как же нам теперь быть?.. Надо ли писать барину, что в мезонине пребывает его супруга, или не надо?
– - обратился дворецкий за советом к своему приятелю.
– - Подождать надо, -- ответил Василий.
– - Я и сам полагаю, что надо подождать -- все разузнать повернее и поточнее и уже тогда обратиться к барину с письменным извещением.
– - Ты, кажется, все еще сомневаешься, что наша барыня живет в мезонине?
– - И буду сомневаться, доколе не увижу барыню вот так, как теперь вижу тебя, прямо у нее, в мезонине. Сперва разузнаю, как она туда попала и зачем со своей прислужницей жильцов наших пугала, словно нечистая сила появляясь в доме в полночный час. Еще больше, Василий, я не понимаю того, что же барыня пьет-ест, кто и из чего ей готовит кушанья, где достают провизию?
– - Были бы деньги, всего достать можно.
– - Знаю, что на деньги все можно купить... Только вот странно, как мы с тобой за пять лет не видали и не слыхали, что в мезонине живут люди. Ведь не надевала же наша барыня на себя шапку-невидимку и не прилетала в мезонин на ковре-самолете, -- задумчиво проговорил Иван Иванович.
Долго еще старики-приятели беседовали между собой о столь загадочном событии.
Между тем в мезонине дома Смельцова в ту же ночь происходил такой разговор между молодой, красивой, но очень исхудалой женщиной и ее прислужницей.
– - Барыня, голубушка, вы бы легли, ну что вы себя томите, -- участливо проговорила служанка.
– - Уж которую ночь вы не спите.
– - И ты со мной не спишь, Луша...
– - Я -- что... Я днем возьму свое, отосплюсь... Обо мне не заботьтесь. Я и недосплю -- мне ничего не поделается, а вот вы, бедная моя барыня-страдалица...
– - А жалеешь меня ты, Луша?
– - Да кого же мне и жалеть, как не вас, благодетельница моя?
– - Ах, Луша, Луша... Я мучаюсь, и ты со мной тоже мучаешься... и ты ведешь жизнь затворническую. А ведь ты молода, пожалуй, и тебе жить хочется, как живут твои подруги.
– - Вы все обо мне говорите, милая барыня, а о себе ни слова.
– - Что
мне говорить о себе... Моя жизнь разбита, искалечена... Я жду смерти и рада буду ей... Смерть положит предел моей несчастной жизни!..– - И молодая женщина печально поникла головой.
В комнате воцарилось молчание. Тихо-тихо стало, только и слышно было тиканье больших часов да тяжелые вздохи молодой женщины, полулежавшей с закрытыми глазами в кресле.
– - Который час?
– - прерывая молчание, спросила она у прислужницы.
– - Шестой в начале.
– - Утро, а еще совершенно темно.
– - Пора зимняя, рассветает поздно... А вот придет весна, и рано станет рассветать... Весна-красна -- пора радостная!
– - Да, да, Луша, придет и весна-красна, только не для нас с тобой... Для нас в жизни одна осень мрачная, неприглядная, мучительная. Сидим мы здесь безвыходно, во мраке, потому что большую часть дня окна нашей тюрьмы завешаны... Днем мы спим, а ночью людей пугаем... Так и время у нас проходит.
– - Не по своей охоте, барыня, мы это делаем.
– - Ах, Луша, как я испугалась крика того дворового старика, который подсмотрел за нами! Он, наверное, принял меня за привидение.
– - А я, милая барыня, думаю, Иван Иванович узнал нас...
– - Ты его знаешь? Кажется, их было двое...
– - Двое, другого старика Василием звать. Он у барина выездным служил. Что Иван, что Василий -- оба старики хорошие, степенные...
– - Наши тюремщики, -- с горькой улыбкой произнесла молодая женщина.
– - Какие они тюремщики? Они и не знают, что мы здесь уже не один год в неволе томимся, и наверняка принимают нас за нечистую силу. А все Фекла, старая ведьма... Это она нас с вами пожаловала в привидения, ее выдумки...
– - Ты напрасно ругаешь Феклу, ведь не по своей воле она держит нас здесь под замком: приказано ей, ну и исполняет...
– - Не заступайтесь за нее, милая барыня. Как была она ведьмой, так ею и останется! Жильцов вздумала пугать, никому житья не дает, и меня подговорила к тому же...
– - И я тоже должна была изображать из себя привидение...
– - А вы, сударыня, зачем слушались?
– - Надо было так, Луша, надо. Не спрашивай... Я не могу объяснить... Одно только, Луша, скажу: если бы я захотела, никакие запоры меня не удержали бы здесь. И с Феклой я сумела бы сладить.
– - Так зачем же вы себя морите в неволе?
– - Говорю тебе, так надо... Довольно о том... Мне отдохнуть надо... Я устала... Проводи меня в спальню, -- слабым голосом промолвила молодая женщина, Надежда Васильевна, жена проживавшего за границей богатого барина Смельцова.
XVI
Дворецкий Иван Иванович и сторож Василий не ошиблись, приняв женщину в черном одеянии за свою барыню, а ее служанку -- за Лукерью, дворовую девушку.
Молодая и красивая Надежда Васильевна уже около пяти лет вела какую-то загадочную жизнь в доме, принадлежавшем ее мужу. Из ее разговора с дворовой было видно, что она вынуждена сидеть под замком, поскольку ее стережет и никуда не выпускает какая-то старуха Фекла.
Что же заставило Надежду Васильевну пойти на такую жизнь?